болота и начавших пожирать революцию.
Мы не можем подсказать ни Бухарину, ни Кирову, ни стольким другим, что они не должны поддерживать своего потенциального убийцу, медленно, но верно карабкавшегося на вершины власти, при этом вставая на услужливо подставленные плечи потенциальных жертв.
Мы не можем подсказать неразумным комбедовцам, опьяненным, как сивухой, придуманной классовой ненавистью, что расплатой за варфоломеевские кресты раскрестьянивания на дверях ни в чем не повинных изб будут голод, потеря общего языка с землей, а потом позорно заискивающие закупки у «проклятых капиталистов» зерна, лицемерно упаковываемого нами в антикапиталистические лозунги.
Мы не можем ни поделиться ломтем хлеба с умершим, как лагерный доходяга, Мандельштамом, ни защитить от оскорблений Шостаковича, Ахматову, Пастернака, умерших вроде бы на воле, но по сути, за невидимой колючей проволокой.
Мы не можем воскресить ни миллионы наших соотечественников, убитых фашистами на войне, разрушительное начало которой допустил Сталин, преступно поверивший Гитлеру, ни воскресить миллионы уничтоженных отечественными убийцами на войне с собственным народом, превратившейся в невиданный доселе самогеноцид.
Мы не можем ничего поделать, чтобы поруганные, разрушенные божьи храмы сами по себе срослись из обломков.
Мы не можем ничего поделать, чтобы грязно-кровавым пятном в истории не остались антисемитский шабаш разгрома так называемых «космополитов», затем дела «врачей-вредителей», позор выселения чеченцев, крымских татар, отправки целых эшелонов с людьми из Прибалтики…
Мы не можем опустить долу дула винтовок в руках отуманенных диким приказом наших солдат, стрелявших в своих братьев и сестер в Новочеркасске.
Мы не можем повернуть наши танки, пересекавшие по тупой воле струсивших бюрократов границы Чехословакии, и не можем возвратить несчастным матерям их мальчиков, убитых в песках Афганистана.
Мы не можем сделать так, чтобы вехами позора не остались в истории запихивание в тюрьмы и «психушки» так называемых инакомыслящих, чтобы не было ни ссылки в Горький Сахарова, ни насильственного вталкивания Солженицына в самолет, который, может быть, никогда уже не повернет обратно.
Но если мы не можем спасти никого и ничто в прошлом, то мы еще можем спасти настоящее от повторения трагических ошибок и преступлений, поставивших нашу страну на грань духовной и экономической катастрофы. А это повторение продолжает оставаться возможным, пока дубинку и слезоточивые газы кто-то осмеливается применять сегодня при поминовении невинно убиенных, пока некоторые органы печати и некоторые писатели позволяют себе нападки на гласность.
Перестройка – это наша надежда, наш последний шанс. Мы любим нашу страну не рабской любовью слепцов, а любовью патриотов «с открытыми глазами», как было нам завещано одним из духовных учителей Пушкина – Чаадаевым.
Пусть наша молодежь, родившаяся уже после смерти
