именно так. Сначала – «я уеду». Как уже решенное. И разговаривать тут не о чем. А «мы должны развестись» – это просто путь к «я уеду».
Но к этому моменту Лолка уже закалилась. Знала, в какую сторону движется. Она, ведь, ничего не сделала, не боролась, терпела. Значит, ждала.
Дождалась.
Он уедет с этой своей Рахилей. Сейчас немцы на самовздрюченном чувстве вины принимают русских евреев, дают им квартиры, деньги, встраивают их в свое общество. Сами уже перестали размножаться, так берут тех, кто плодится как кролики. Вот Рахиля немкой заделается, и Вовчик с ней на пару, – херр Батманофф, или как он там будет, может херр Гринфельд. Европээц! Поц! Шлемазл!
Ладно, черт с ним, пусть катится. Лолка ни сопли разводить, ни ругаться не стала. А смысл? Соплями никого к себе не привяжешь.
– Развестись – разведемся. Только сначала ты из комнаты выпишешься и ауди на меня переоформишь.
– Ну ты скважина. Не ожидал. Ну комната ладно, а это старье-то тебе зачем. Не машина – ведро с гвоздями.
– Ничего, Вовка. Пусть старье. Это ты новую жизнь начинаешь. А я старую буду донашивать.
Он дернулся шаланду продать. Съездил в Силламяево, взял с Ромки-Пыры восемьсот баксов, сказал, Лолка приедет, переоформит. Пыра Лолке звякнул, когда, мол, подъедет.
– Вовка, ты чего мою шаланду продаешь?
– Ты сдурела что ли, какую твою?
– А чью? Твою? Ты ее покупал? Шаланда моя, оформлена на меня. А ты тут вообще не при делах. Отдай Ромке деньги. А то…
– Что?
– Развода не дам. А еще встану с Алешкой под окнами у твоей Рахили и день и ночь стенать под дождем буду. У нее самой двое детей, она меня пожалеет, тебя бросит, в Германию не повезет. Не пожалеет, развод размусоливать в суде год буду, без тебя уедет. И останешься ты, Вовчик, между всем, и там не ам, и тут не дам.
Лолке выиграла. Вовчик действительно вернул деньги Ромке. И больше о шаланде не заикался. Может не ожидал, что она все про него знает. Какая разница.
Они развелись.
После развода Лолка предалась бешеной активности: она рванула на родину и там экстерном сдала на права, спасибо ребятам с нашего двора и паре сотен баксов, закончила курсы эстонского, а заодно и финского языка, чего там, языки-то однокоренные, получила эстонский паспорт. Вовка еще со своей Рахилей на чемоданах сидел, а она уже стала гражданкой европейской, пусть и слегка занюханной, но европейской все же страны.
***
– Кать, а чего принести?
…
– Не, давай торт не надо. Я лучше бутылку вина куплю и фруктов каких-нибудь. Ладно? – разговаривая по телефону, упираясь глазами в свое отражение в мутноватом зеркале, Лолка всегда представляла собеседника, начинала «строить лицо», превращаться в того, кто был на том конце провода.
Сейчас она была Катей, серьезная такая, губы слегка поджаты, взгляд твердый. Катька обо всем рассуждала весомо, у нее даже выбор батона каждый раз был значительным актом.
