он опять там торчит и делает наброски. Все художники питают к своей работе поистине дьявольский интерес. Осмелюсь даже выдвинуть гипотезу, что он объявится, только когда закончит. Так куда вы, говорите, собрались?
– Встретить дилижанс.
– Ну что же, в течение ближайшего часа мне не придется играть в теннис, и если вы настаиваете, то…
– Конечно, конечно!
Они медленно двинулись вперед под сенью листвы.
– Вам не показалось, что этот Хокер – субъект весьма невоспитанный? – спросил Холланден.
– Нет, не показалось. – Немного помолчав, она добавила: – А почему вы спрашиваете?
– Видите ли, его настолько поглощает вся эта мазня, что все остальное в мире, боюсь, ему совершенно неинтересно. На мой взгляд, настоящие художники неспособны на глубокие человеческие чувства. Многие из них буквально помешаны на искусстве, и в их жизни попросту нет места для чего-то другого.
– Ложь! – воскликнула она.
– Вы мне не верите? – насмешливо спросил Холланден. – Ну что же, в таком случае, девушка, позвольте заверить вас, что практически все сказанное мной – чистая правда. Смотрите, есть Хокер, в определенном смысле самый лучший парень из когда-либо живших на земле, но при этом художник. А теперь посмотрите, как он обращается со своим несчастным сеттером!
– Зачем вы так говорите? Он же его любит! – заявила она.
– А я вам говорю, что нет! – вскричал Холланден.
– Слушайте, Холли, вы… В таком расположении духа вы поистине ужасны.
– Нет, вам просто хочется со мной поспорить. А что до расположения духа, то оно у меня вполне нормальное. Идем дальше. Простодушный пес питает к нему нежную преданность, от которой у любого человека на глаза наворачиваются слезы…
– Верно, – заметила она.
– В то время как сам он… холоден и безжалостен, как…
– Нет, Холли, нет. Вы ужасно к нему несправедливы!
– Неправда. Просто я выступаю с позиций наблюдателя, свободного от любых предрассудков. Точно так же Хокер ведет себя и с окружающими, – мрачно продолжил он. – Не разбираясь в подобных вопросах, вы ничего такого не видите, но я могу вас заверить: мои собственные наблюдения доказывают, что в душе творца нет места человеческим чувствам. Что же касается собаки…
– Я думала, вы его друг, Холли…
– Чей?
– Ну не собаки же! К тому же, говоря по правде, в вас есть что-то противоестественное. Вы с такой глупой страстью присматриваетесь к людям, что даже позабыли о таком понятии, как элементарная преданность друзьям. Всему виной, надо полагать, ваше звание писателя, объясняющее очень и очень многое. Некоторые ваши черты в высшей степени неприятны.
– Ну вот! – жалобно воскликнул Холланден. – Заметьте, я всего лишь затронул вопрос об отношении к собаке. Боже праведный, вот это поворот!
– Собака здесь ни при чем. Мы говорим не о ней, а о вашем отношении к друзьям.
– Ну что же, – глубокомысленно изрек он, –
