и пренебречь временными неудобствами. Они так много сделали для города, что сами стали неотделимой частью Одессы – вице-адмирал Де Рибас, дюк (герцог) Ришельё, граф Ланжерон, архитектор Томон, построивший лучшие здания Одессы… А первые банкиры, рестораторы. Так почему бы Герману не быть одним из их потомков? Даже если бы сказал, что он – родственник графа Потемкина или самого Пушкина, Маша тоже не удивилась бы. Для бывших одесситов ничто не удивительно – портовый город, кто там только ни жил, кто там только ни останавливался, вот и перемешаны народы, как овощи в винегрете.
Короче. Больше или меньше, но внешне на Мушкетера он был похож, вернее – все в нем, кроме костюма, ботфортов, отсутствия шпаги. Ну и прическа не соответствовала – темные волосы, аккуратно подстриженные и разделенные, будто белой ниткой, пробором. Естественно – мода другая, и времена другие.
Их сокурсник, неутомимый поэт-пересмешник Саша, написавший знаменитые «Волосатые частушки» один куплет посвятил именно ему. «А у Геры голова, что участок местности. Посреди идет шоссе, а по бокам окрестности». Однако, на создание этих частушек Сашу «вдохновило» неожиданное появление на занятиях Маши, решительно или по глупости, остригшей свои роскошные волосы.
Эпиграф к частушкам был злой и даже обидный: «Волос длинный и густой вьется по башке пустой». Это было про нее, дуру. И зачем она тогда отрезала косы? Ведь по ее косам страдало или исходило завистью полкурса! «Маши косы, косы Маши, / Те, что не бывает краше. / Вдруг не стало тех волос. / Черт завистливый унёс». Она поначалу хотела даже обидеться, но передумала – это же был дифирамб с эпитафией пополам. В шутку Саша даже предложил объявить траур в честь «напрасно загубленной красоты».
Ох, сколько же таких стихов, стишков, песенок и даже целых поэм ходило по курсу. Большинство из них всеми давно забыто… Маша напрягала память, пытаясь что-то вспомнить, и улыбалась каждой всплывшей ниоткуда строке. Она стояла, прикрыв глаза, и улыбалась. Как же прекрасна была их глупая беспечность! Только в юности можно за ночь до экзамена вдруг сесть и писать частушки про чьи-то, еще не облысевшие головы. Теперь волос у нее вдвое меньше, а ума, увы, больше не стало. Может быть, больше опыта, понимания. А так – все такая же доверчивая дура.
Прекрасная, беспечная молодость! Интересно, много ли их «ребят» еще живы? Где же они сейчас, ее такие разные сокурсники, подружки, приятели, друзья, бывшие тайные поклонники, влюбленные и ухажеры? А сейчас… Надо бы позвонить, попытаться найти, узнать, когда вернется из круиза, из своего «дальнего плавания». По крайне мере, мальчики-то фамилии не меняли? Но как найти?
Из их группы Герман всегда был самым добросовестным и в учебе, и в разных «вне-институтских» делах.
В семнадцать-восемнадцать лет, да в хорошую солнечную погоду кому не хотелось удрать с лекций, чтобы покататься на лодках в Измайловском парке, особенно если в аудитории тоска смертная – научный коммунизм.
