жизни в замке и о всех привилегиях графини. Элис долго соображала, что ей ответить, она с недоверием смотрела на ещё более не понимающего ситуацию Кейсера и совершенно спокойного старца, но тем не менее она осознала, что ей стоит довериться немцу, который спас её от голодной смерти, на которую оставили её кровные французы. И ровные, изящные, острые, хоть и совершенно бледные, черты лица Элис постепенно от печали налились кровью, делая слегка грязноватую кожу розовей, сияющей и счастливой.
Она продолжала перебирать в голове все возможные варианты событий с нею в том случае, если она довериться незнакомцам – от самых страшных до невероятно романтичных. Однако когда Корбл невзначай уселся справа от неё и вежливо, положив свою ладонь на её руку и сделав яркий комплимент, предложил поехать с ним в Гогенцоллерн, её серебряные глаза вместе с русыми локонами волос тут же восторжествовали. Ровный кошачий носик с лёгкой горбинкой приподнялся, а на мягких маленьких губах, отдающих неестественно розовым цветом, показались влажные пузырьки, которые находили убежище внутри маленьких трещин. Элис перестала мыслить и лёгким движением головы со слегка сжатой на холоде улыбкой и приподнятыми сухими щёчками согласилась, отчего Корбл торжественно вскрикнул, одновременно подняв и сжав свою правую руку в кулак:
– Направляемся в Италию!
VI
Тем временем в Хехингене во всё прежнем «Старом Дворике» развязалась незначительная беседа между Адалардом, Йоханом, Ханком и Гансом, расположившимися в самом дальнем, крайнем углу ветхого трактирчика за одним из самых крупных столов. Фермер, чей сын трагично погиб в Гогенцоллерне, давным-давно спешил в Хехинген с торгового пути, где стоит город Вюртемберг, чтобы скорей увидеть тело своего единственного сына, побросав все свои обозы с мучным и хлебным.
– Ну что? Скоро, видать, фермер приедет, наше предложение все ещё в силе – отсыпать старику на гроб его сына? – деловито, не стесняясь людских трактирных лиц, начал Ганс, высматривая своим взглядом, хитрее лисьего, физиономии своих робких, слегка напуганных товарищей. Все молчали. Играли в переглядывания. И лишь когда к столу подошла кельнерша с просьбой о заказе, Ханк, резко сделав грациозный взмах рукой вверх, вежливо вымолвил:
– Четыре «вайнштефана», пожалуйста! И-и-и… одну сочную курочку в придачу. Ведь у нас сегодня праздник! Так ведь, работяги?
Друзья без особого интереса покивали, и в тот же момент из-за соседних столов послышались радостные крики с поздравлениями от таких же простых и бесхлопотных, слегка опьянённых чудиков, от похвал которых у приятелей мгновенно поалели щеки, будто от предвкушения скорого хмеля. Хотя, скорее всего, покраснение на щеках являлось банальным принципом проявления совести, который исчерпал себя сразу же после принесённых элегантной кельнершой блюд: курицы и пива. За мгновение сознание друзей исчезло в их прожорливых животах.
