Они могут замедлить или ускорить процесс. Но остановить не может никто. Это от природы, от Господа Бога.
Англичане, русские, калмыки, евреи, муравьи, тигры – все живое карабкается куда-то. Прежде это называлось эволюцией, но независимо от того, как обозначить процесс, он на самом деле происходит, пусть даже мы не знаем, откуда он начался, отчего проистекает. Все сущее взбирается по лестнице, сегодня одни оказываются ступенькой ниже, другие ступенькой выше, третьи рядом, касаются локтями, но завтра картина может быть совершенно иной. Конечной точки я тоже не знаю, но общее направление вижу, оно предопределено.
Сказать, что все движется от худшего к лучшему, – боюсь. Для кого-то лучше, для кого-то хуже. Тем более что и точки отсчета меняются, и оценки.
Потому я не верю ни в какой особый «русский путь». Это полная чепуха. Нет ни специального английского пути, ни французского, ни голландского…
И когда говорят – «народ, давший миру Толстого и Достоевского» – для меня это абсурд. Не народ дал, это Бог дал, природа дала. Вы можете объяснить, почему в провинциальном городе Таганроге, в обыкновенной семье, рождается мальчик, который становится Чеховым? Почему? Сколько я не думаю об этом, никакой прямой зависимости между этими явлениями и явлениями социального порядка не нахожу.
– Вы материалист?
– Для людей моего поколения – это непростая проблема. Часть жизни прошла в атеизме, которому нас учили с детских лет. О той начальной точки до сегодняшней пройден большой путь, естественно, я не атеист, но назвать себя верующим тоже не посмею. В церковь не ходил и, скорее всего, уже не пойду. Недавно с огромным интересом впервые прочитал работы Л. Н. Толстого о религии. Мне приятно было почувствовать, что интуитивно мои представления оказались близки к такому же представлению о религии, о церкви, какое было у Толстого.
Моя концепция в целом: исторически все идет нормально. Я твердо знал, что страна придет к решительным переменам, но не думал, что доживу до этого. Счастлив, что все-таки дожил, хотя лично мне никогда не было так скверно, как теперь. Если раньше я был бедным человеком, то теперь нищий, как, наверное, большинство.
…Зашел разговор о других «тихих» поэтах, его сверстниках, которые тоже не выясняли отношений с властями, предпочитая говорить со временем и пространством. Левитанский улыбнулся:
– Не так замкнуто мы жили, как вы думаете. Я подписывал все письма, какие в ту пору были, – в защиту Солженицына, Синявского и Даниэля… И мои товарищи тоже. Мы не выходили на Красную площадь, это правда, но мы не ходили на нее и с другими, противоположными лозунгами.
– Вы преподаете в Литературном институте. Что вы сказали бы о подрастающем поколении отечественной словесности? Вас радует в сегодняшней России такое множество поэтов?
– Когда-то Горький заметил, что обилие пишущих стихи в нашей стране объясняется низким культурным уровнем народа. Звучит парадоксально, но это так.
Угнетает не численность, а низкий культурный уровень молодых. Даже если им знакомы имена Пастернака, Мандельштама, Ахматовой,
