И этот туда же! – С сосен летит! Гляди – ботинки зеленые!
Я глянул вниз. Да. Он прав. Они оба с батей правы! Я не прав!
– Подняли!
Отец как бы отсутствовал, но, когда я его спросил, на всякий случай: «На кровать?» – он, не открывая глаз, просипел: «Нет. За стол». Смело! Сгрузили за стол. Стояли, утирая пот. Узлы потом легкими сверточками показались!
Простились с Кузей. Я сел как бы передохнуть. Но тут батя, расшатывая хлипкий стул, грозно раскачиваться начал… это значило, что он хочет встать как бы самостоятельно, а на самом деле – я должен подойти и поднять его.
Ожил!
– …Что, отец?
– Хочу на сосенки мои глянуть! – слегка виновато произнес он.
Помнит… Проклятье! Сосенки эти еще в прошлом году свели всех с ума. Когда въехали, он часто задирал голову – я думал, что он любуется вековыми красавицами-соснами, а он вдруг изрек:
– Засыхает всё! Начисто! Скоро здесь будет голо! (с ударением на второе «о»)
– С чего ты взял? Из-за крон солнца не видно!
Упрямо молчал. Потом произнес вдруг:
– Дай мне кайло.
– …Что-о?!
– …Кайло! – просипел он, уже закипая.
– Где я возьму тебе кайло? Тут, между прочим, дача, а не каторга!
– Рази? – усмехнулся зловеще. И прав оказался! Жизнь больше на каторгу стала походить. И даже кайло его реализовалось – нашел где-то на строительстве железяку, похожую на гигантский дверной крючок, и стал железякой этой выдирать юные сосенки в лесу и сюда притаскивать и сажать. Для наших ученых нет преград! Только сосенки почему-то хирели, как он их ни поливал. Видно, сила великого агронома иссякла. Вот рожь – та поддавалась ему, причем в гигантских масштабах, и даже тут под окнами взошла, а вот эти жалкие сосенки не подчиняются!.. Страдал. И ведь вспомнил и через год! Решил всё-таки и тут победить! В девяносто четыре года!.. Но где я кайло его найду – после той великой стройки, что здесь была? Опять – каторга? Помню, как мы вставали с ним в полшестого утра и к конторе шли – на «наряды» – работу и технику на весь день распределять. В первый раз – когда мне было четыре года, в последний – когда я посетил его в свои пятьдесят три, а ему было восемьдесят два, а он работал еще, ходил по полям – и даже пенсию, как выяснилось, еще не оформил! Такого размаха работ я, к сожалению, предоставить ему не могу… Я и себе-то не могу.
– Отец! Оставь ты эти сосенки! Не растут они у тебя.
Засопел обиженно. Но раскачиваться перестал… подействовало? Если так, то жаль. Чем ему теперь заниматься?
Когда я через час заглянул к нему на веранду, он спал… сам как-то на кровать перебрался… и это весь его путь.
Пришла моя пора работать! Тут – мой масштаб. Возьмемся за узлы. Нет! Сперва сделаем вешалки – прежние, вместе с прочим, тоже унесены, ураганом истории. Но когда въезжали, я взглядом коршуна углядел подходящую проволоку на свалке за домами – вот какой
