и белые стены церквей. Подъезжал усталый путник к сказочному граду, и рассыпалось все как мираж. Чудесный град Китеж исчезал, пропадал на дне морском, и на его месте постепенно вырастали разбросанные как попало маленькие домишки со слюдяными оконцами, огородами и пустырями, на которых копались в грязи тощие свиньи и облезлые козы. Церкви вблизи не казались уже такими красивыми. Они были маленькими, приземистыми, и только золото куполов также сияло в синем небе, словно вознося безмолвную молитву суровому небу. Улицы были широкими и неухоженными. Кое-где показывались, правда, дощатые тротуары, но там, где они кончались, путь свой приходилось продолжать по жирной, радостно чавкающей грязи. Только зимой и летом, в самую сушь, отдыхал путешественник.
Выросшей в Италии Анне сначала все казалось непривычным. Даже одежда – непривычно широкая, просторная – удивляла. Хотя уже вскоре она находила ее приятной и удобной, если не усердствовать с украшениями и не надевать, как местные боярыни с княгинями, по три-четыре платья одновременно. От кухни с непривычки все время тянуло в сон. Но человек так устроен, ко всему привыкает. У Анны выбора не было. Свита Зои была ее спасением от безжалостного и невидимого врага. Кто ее преследовал, она не знала. Мать-настоятельница молчала и выбить что-либо из нее было невозможно. Поэтому единственное, в чем была уверена Анна, это в том, что пощады ей не будет. Хотя в новой жизни были и свои многочисленные плюсы.
Во-первых, в Москве дышалось легко и просторно. Не было узких, затопленных нечистотами улиц европейских городов. Она вспоминала, как чуть не задохнулась в свою первую поездку во Флоренцию. Тогда они с матерью-настоятельницей пробирались по узким улочкам, старательно смотря под ноги. Пробивающее ноздри зловоние плотным занавесом стояло в воздухе, когда смешивались воедино запахи немытого человеческого тела, протухшего мяса, разлагающихся потрохов, гниющей рыбы! Как ни прикрывала нос куском ткани, пропитанным розовым маслом, спасения от вони, заполнившей улицы, не было. Особенно стало дурно, когда подошли к реке, вода которой вместо ожидаемой прохлады доносила только смрад густонаселенного города. В Москве же можно было дышать полной грудью, не боясь задохнуться.
Во-вторых, русский язык. Он дался ей непросто, но по-настоящему, по-хорошему помогла Василиса. Карлица в свое время самостоятельно изучила грамоту, обладала ангельским терпением, когда дело казалось обожаемой госпожи, и была наделена настоящим учительским даром. Во всяком случае, уже через год, Анна почти свободно изъяснялась и читала по-московитски, а еще через пару лет язык знала лучше некоторых коренных жителей. И если бы не еле заметный акцент, могла бы сойти полностью за свою. Кроме того, и с Софьей Анна быстро нашла общий язык. Византийская принцесса со свойственной ей мудростью быстро оценила способности своей придворной дамы, ее преданность, честность и незаинтересованность. Все это вкупе с талантами верной Василисы стали незаменимым подспорьем в битве за место под солнцем
