в сторону Остапа Головченко, загадочно сощурил глаза. Поправил для солидности тыльной стороной ладони свои пышные усы и тоном главного заговорщика, наконец, заговорил:
– У вашего кума Вареника, пан Головченко, сегодня случилась великая радость.
Пока Остап судорожно соображал, что могло важное произойти у кума, Жмых уже более времени напрасно не терял. Преданно заглядывая в глаза старшего Дорошенко, чеканя каждое слово, смело доложил: – Андрон Петрович, ваша матушка только что приняла у сношки пана Вареника казачка!
– Повезло же куму! – в сердцах произнёс совершенно не обрадовавшийся Головченко, немного помолчал и растерянно добавил: – Мне же шестерых девок Бог послал…
Младший Дорошенко – Василь, глядя в сторону, негромко, но внятно, так, чтобы расслышал раздосадованный Остап, уверенно произнёс:
– Одна краше другой…
Поддубный, сразу став серьёзным, тут же распорядился:
– Дуй, Иван, к Вареникам. Пускай готовятся гостей принимать.
Чувствуя себя на высоте, Жмых принялся объяснять Семёну Дрозду, зачем он сюда вообще явился.
– С пустыми руками, пан Дрозд, к Вареникам не сунешься. Сома тащить одному весь перепачкаешься. А вот судачка – милое дело! – Иван даже громко сглотнул слюну, представив запечённые в сметане куски рыбы.
– Вы тут управляйтесь побыстрее, а я к Никанору Сидоровичу поспешу. У меня в запасе для его внучка имеется хорошее имя.
Семён без злобы смотрел на суетившегося возле рыбы Жмыха и соглашался с ним, одобрительно кивая головой. Казаки воспрянули духом. Зашевелились. Хитро перемаргиваясь, закадычные приятели тут же оговаривали время, чтобы вместе нагрянуть к Вареникам. Новость, принесённая Иваном Жмыхом, была хорошим поводом. Теперь надо было быстрее заканчивать с рыбалкой, чтобы не опоздать на праздник.
Никанор Сидорович Вареник принимал активное участие в последней военной кампании под знаменем Войска Запорожского. За личную отвагу и мужество был особо отмечен российским командованием и награждён самим Суворовым медалью, которой дорожил больше всего на свете. Упразднение Сечи воспринял болезненно, и свой запорожский чуб сбривал со слезами на глазах. Теперь, когда видел своё отображение в зеркале, в сердцах плевался.
Когда Иван Жмых с важным поручением от товарищей подбежал к шатру Вареников, Никанор Сидорович, одетый по-праздничному, цедил горилку из бочки в стеклянную четверть. Он так был увлечён этим тонким делом, что ничего вокруг себя не замечал. Пока настраивал желаемый процесс, не отказал себе в добром глоточке. Хорошая водка мягко провалилась в его утробу, и теперь живительным теплом растекалась по всем членам его тела, отчего на сердце с каждой последующей минутой становилось веселее. Очень довольный
