Жмыху совершенно нелепой. Он нежно тронул пальцами правой руки золотые монеты, аккуратно зашитые в жилете на всякий случай, опасливо оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, хитро улыбнулся.
«Главное, не продешевить при разделе землицы на новом месте», – подумал Иван и прибавил шагу.
Шустрая Дорошенчиха обгоняла Жмыха и, не поздоровавшись, озабоченная чем-то важным, поспешила дальше. Бесстрашно подминая босыми ногами придорожные колючки, поджарая старушка с лозиной в руке кинулась к приотставшей козочке. Крепко стеганула непокорное животное, которое, взбрыкнув задними ногами, стремительно понеслось догонять свое козлиное стадо. Жмых хотел было подколоть беззубую повитуху, но сдержался. Побоялся её сынов. Правда, не этих шестерых, мирно идущих в обозе за своими повозками, а самого младшего, седьмого по счёту, который гарцевал на арабском скакуне в вооружённом отряде Никиты Скибы во главе колонны. Не спеша, с достоинством на лоснившемся лице, приблизился Иван к повозкам братьев Дорошенко. Жмых сгорал от зависти. Богатство Дорошенков на повозках было несметным. С особенным интересом Иван рассматривал бочки на телегах, в которых, по его убеждению, была запечатана солонина и сало. На некоторых из них сквозь клёпки проступал топлёный жир. Чесночный запах залитых смальцем колбасок нагонял во рту вдруг проголодавшегося Жмыха слюну. Громко сглотнув, Иван почувствовал страшный приступ голода. Поравнявшись с крепко стоящими на ногах пановьями из полтавского куреня, Жмых учтиво поздоровался. За всех ответил старший брат Андрон. Разговор с панами как-то сразу не завязался. Иван переступать через своё самолюбие не стал и, сохраняя важность достойного человека, с озабоченным видом двинулся к повозке Семёна Дрозда. Не утруждая себя на приветствие, Жмых по-деловому осведомился:
– Ты, пан Дрозд, хорошо ли своих тварей в уликах залепил? А то, не ровен час, вылетит твоё ястребиное племя и задаст жару твоим ленивым быкам. Батюшку Серафима не смети на пути. Бери чуточку правее… Когда Гаврилу Степановича на повороте обходить станешь, то не забудь ему честь отдать. Он это любит.
Семён заёрзал на своём месте, с недоверием заглянул в лукавые глаза Ивана и на плоскую шутку злиться не стал.
– Своих пчёлы не тронут, – простецки рассудил он. – Но вот тебе, пан Жмых, точно жару поддадут. Пыль до небес поднимешь и первым в новые земли с докладом явишься. Времени на низкие поклоны у тебя точно не будет. Поверь мне на слово, я-то своих ястребков знаю.
Мужики подхватили эту тему со всех сторон. Издёвки и хохот посыпались на оторопевшего Ивана. Отец Серафим, видно, представил несущегося в пчелином рое Жмыха, просветлел лицом и улыбнулся. Остап Головченко предложил растерявшемуся Ивану табачку на дорожку, и тот, подавляя в себе смущение, загоготал вместе со всеми, принимая колкие остроты в свой адрес как должное. Затем забрался на облучок к Остапу,
