в природе не бывает. И ко всему прочему она смогла усмотреть несколько седых волосков. И седую прядь у виска.
Было сложно определить возраст. Все люди ей представлялись двух возрастов: маленькие и большие. И это была одна из многих вещей, которые ей было сложно понять.
На первый взгляд могло показаться, что глаза у женщины были карими. Но нет. Они были серо-зелеными, с нависшим верхним веком и припухлостями под нижними веками. Маленький аккуратный нос и гладкий лоб показались Алисе самыми привлекательными чертами в этом лице. Но не поджатые губы. Девушка всматривалась в лица окружающих так же, как и собака, пробующая настроение на запах. Алисе не нравились эти поджатые губы, этот бугристый подбородок, словно женщина собиралась расплакаться. И напряженная шея.
– Это не она, – произнесла женщина на выдохе уставшим голосом. И если бы голос обладал цветом, то этот цвет определенно был бы серым.
Алиса сидела на неудобном стуле, прихватив пальцами край рукава пиджака Павла. Так ей было спокойнее.
– Прошло очень много времени, – попытался убедить женщину Павел, хотя и сам верил в сказанное ею. Неужели мать может ошибаться?
– Знаете… – еще один глубокий уставший выдох, – сколько таких девочек я видела в своей жизни?.. Сотню, наверное. Говорю вам, это не она.
– Сделаем тест – и станет понятно.
– Ничего не станет…
Павел посмотрел на лицо этой уставшей, изможденной женщины. Скорее всего, она не спала с тех пор, как ей позвонили и сообщили о находке. Почему-то ему, майору, было стыдно смотреть ей в глаза. По какой-то причине он ощущал себя виноватым за всё, что произошло в жизни этой женщины. Не имеет значения, ее это дочь или нет. Случившееся никак уже не изменишь.
– Нужно надеяться…
– Да? – женщина прищурилась. – Я надеялась тогда. С самой первой минуты. Когда позвала своего ребенка. Прошла минута, две, десять, час. Потом часы растянулись в дни, а дни в месяцы. А месяцы в долгие годы. И все те годы я звала ее, кричала. Даже когда мой рот был закрыт. А где были вы, а? И теперь вы мне говорите, что надо надеяться.
Она вцепилась в черную лакированную сумку у себя на коленях и встала.
– Говорю вам, не она это. Нисколько не похожа.
– Мы сделаем анализ как можно скорее…
– Неужели научились-таки делать быстро?
– Семь, максимум десять дней.
– А раньше я ждала месяцами.
– Анализ на материнство сложнее.
– Я уезжаю домой. Позвоните, если что.
Напоследок женщина снова смерила взглядом девушку, худую, с огромными глазами. Сейчас ее дочке было бы семнадцать. Неужели этой тоже семнадцать? Женщина почувствовала странный, необъяснимый приступ жалости к этому ребенку. Она же говорит, что у нее есть отец, которого она любит. Но девочку никто не слышит. Вот так же никто не слышал и ее саму все эти годы.
Они говорили: «потерпи, боль пройдет».
Родишь
