из фактов и легенды, вымысла и реальности, разочарований и вполне осязаемых достижений. В конечном итоге и сам «профи» перестает видеть тонкую грань между действительным и иллюзорным.
Ничего удивительного. Иначе можно сойти с ума. Правда часто убивает, и Громов это хорошо знал.
Привычка «шифроваться» проявлялась даже в мелочах. Обычно Громов говорил малознакомым людям, что он физик. Как шутил один из его коллег, хорошо еще, что не лирик или, скажем, ботаник.
В реальности же всю сознательную жизнь он занимался биотехнологиями, хотя приходилось иметь дело и с вычислительной техникой, электроникой, фармакологией и даже с ядерными разработками, если попадалось в руки что-либо стоящее.
Вот и получалось, что когда он выдавал себя за физика, то определенная доля правды в этом присутствовала.
Полуправда оказывалась не убогой, а надежной и прочной конструкцией, осетрина второй свежести – не тухлой, а вполне даже аппетитной и сочной. Все зависело от того, с какой точки зрения посмотреть.
Он говорил «свою правду» и в том случае, когда вспоминал, что американские власти предлагали ему продолжить научные изыскания в США, возглавив собственную лабораторию. Так оно и было.
Проблема состояла в другом. Когда американцы предлагали ему остаться в США, вряд ли они думали о нем как о талантливом ученом. Хотя думали, конечно. Но этим не ограничивались. Их интересовала в первую очередь святая святых любой разведки – агентура в «мозговых центрах».
Они прекрасно понимали, что Громов не рядовой «полевой игрок», а ключевое звено в агентурной сети, присосавшейся к сверхбогатому научному комплексу США и питающей его соками сильно обезлюдевшую, но все еще сильную талантами российскую науку.
Поэтому Силиконовая долина ассоциировалась для Громова не только с блеском научной мысли и эффективной организацией исследований, которыми он искренне восхищался, но и с мерзостью предательства. Ароматный воздух и вонючая блевотина, красивый закат и впивающиеся в кожу вурдалачьи лапки, упоение творчеством и удушье тоски – все вместе.
Хорошо, что вовремя удалось смыться. Мышеловка грозила захлопнуться в любой момент, как только обозленные американские «органы» окончательно лишатся терпения и надежд выявить ценные «источники», с которыми он работал. К счастью, помогла природная интуиция, да и центр проявил несвойственную ему мудрость и редкую быстроту в принятии решения.
Да, Громову хотелось вернуться в Калифорнию, хотя бы ненадолго. Но совершенно в другом качестве – в качестве талантливого изобретателя, заслужившего право жить, не озираясь на каждом шагу. Уверенного в себе и в своем будущем, способного без всяких комплексов общаться и работать с американскими коллегами. Тем более что среди них все чаще попадались хорошие знакомые, приятели, а то и друзья, по разным причинам уехавшие из России в поисках лучшей жизни, но имеющие возможность, как и он, в любой момент вернуться на родину.
Громов
