так уж поздно было:нас пустили в пригородный ресторан.
– Вы только, – говорят, – ребята,
себя ведите чинно, не шумите!
«Ну вот, – мы оскорбились, – дядя, разве не заметно,
что мы с рассвета ни в одном глазу!»
– Заметно, – отвечает нам привратник.
– Только всё равно
скандалить не годится, нужно отдыхать культурно,
прилично, проще говоря, как подобает…
Приятель спрашивает, сколько у меня в заначке.
– Вообще-то, – отвечаю, – деньги есть.
И если не забудемся —
нам хватит.
По кружке тёмной «Балтики» (для старта)
мы стоя выпили. Потом присели
и приняли покрепче. Под конец
крепчайшего отведали. И вышло
не много и не мало – в самый раз.
И мы тогда вполголоса запели
про шуструю Шилувскую шалунью —
про девицу-красавицу…
Нет слов:
домой идти нам было рановато.
– А знаешь что, любезный, – говорю. —
давай мы к суженой моей заглянем,
она тут рядом, прямо за леском…
А эта суженая, говорю, она ни то,
она ни сё – она как все невесты.
А вот её сестрёнка! Это, брат,
такая фифа – ты увидишь
и весь растаешь…
В Лаздинай мы машину не нашли
(водители, понятно, тоже люди).
И порешили мы пешком протопать
те пять (от силы десять) километров.
Подумаешь, беда! Пока мы обсудили
претензии на псевдоклассицизм в литовской лирике,
пока мы горевали
об истощенье нравственности в людях, —
пришли к реке. Паромщика искали.
Нашли его. Насилу добудились.
Он долго одевался. Рассвело. До той поры
всё шло великолепно. А потом
я вдруг припомнил, что моя невеста
и несравненная (без дураков!) её сестра
лет этак пятьдесят тому назад
(когда отца и мать похоронили) —
домишко продали и всё хозяйство
и отбыли (по слухам) в Катовицы.
Такая, извиняюсь, карусель.
Тут мы с приятелем слегка остолбенели,
и, полагаю, нас легко понять.
Так вот, выходит, каковы невесты,
вот каковы их верность и любовь!
И это – чистота и постоянство?!
Сначала глазки прячет, нежно шепчет:
«ни шагу без тебя, с тобой – на край земли!»
А после, Боже правый, с пылу, с лёту
постройки продаёт, и скот, и утварь – всё бросает
и отправляется (по слухам) в Катовицы!
Ну хоть бы позвонила, написала,
предупредила… Что там говорить!
И ты, спустя всего полсотни лет,
идёшь сквозь ночь, и дождь, и ветер! Зябнешь
на берегу реки! Предвидишь встречу!
А ей – ни холодно, ни жарко: упорхнула!
Сбежала!
