с женой время от времени подкидывали ей заумных мальчиков, Ева над ними просто издевалась. Они сбегали от нее, как от чумы. Мама одного из таких умников всерьез утверждала, что Ева его изнасиловала. Уж не знаю и боюсь даже предположить, что действительно произошло, но мне стоило тогда усилий отговорить дамочку не смешить мир и не подавать заявление в полицию.
Виталий был другим. Если он что-то и говорил, то не утверждал и не рассуждал, а сразу призывал. Мои доводы он слушал, опровергал, но было заметно, что и доводы, и опровержения ему малоинтересны. Он был из тех, кто с самого начала знал, как надо. Меня это и восхищало, и пугало одновременно. Давно-давно усвоенный из какой-то бардовской песни принцип «бойся человека, который знает, как надо» в отношении Виталия не сработал полностью. Я не испугался. Едва-едва насторожился.
О прочем мы поговорили по душам. Выяснилось, что никакого зла Ева на меня не держит и весь этот год искала сбежавшего отца. Найти помог как раз Виталий, айтишник по первому образованию. Парень вычислил местонахождение моего ноута. Помимо этого, они приехали без какой-либо цели. Так, проветриться. Жить думают в палатке. Так что не стеснят.
Я кратко обрисовал местность и предложил им свою лодку в полное распоряжение. Виталий вежливо отказался. У них, оказывается, была своя – резиновая. Да еще и с японским мотором. Куда уж я с Гришкиной рухлядью. Узнав, что острова свободны для доступа, они решили прокатиться до них. А когда я уточнил, чем занимаются Камневы на Полигоне, оба, не скрывая от меня своей реакции, многозначительно переглянулись. Я беспечно не придал этому никакого значения и, когда провожал их, предупредил лишь как полноправный местный об опасной западной части озера. Они пообещали не заходить в те воды и отплыли.
Я усомнился в их искренности и проследил за лодкой. Ждать от «революционеров» выполнения общих правил едва ли стоило. К моему удивлению они сдержали обещание. Когда Ева с Виталием огибали Полигон с восточной стороны, я увидел Федю и Даню. Пара сидела у возведенного на две трети костра и о чем-то вела беседу. Конечно, ничего не было слышно. С юга острова часто долетали только Валины напевы. Только позже я узнал, что Федя и Даня почти все время, что я принимал гостей, говорили. Говорили долго, смутно и несчастливо.
Сыр Даня в тот день так и не сделала. Не сделала и на следующий. Два дня простоя. Такого в сезон доения с ней не было ни разу за все годы, проведенные на Полигоне. И если на следующий день еще с вечера причиной тому стали силы внешние, то в тот день виной всему была она сама. Ее хватило только на то, чтобы подогреть молоко. До закваски, сычужного фермента и плесени дело не дошло. Сыр требовал хорошего душевного настроя, которого не было. Ему просто неоткуда было взяться.
Даня выключила сыроварню, вышла из дома и, побродив по веранде, направилась к Феде, не имея никакого плана. Только эмоции.
