и не понял. По образованию она была не то архитектором, не то дизайнером, но вся ее деятельность в этих направлениях сводилась к бесконечному ремонту в нашей (и только) квартире. По крайней мере, в одной ее части он шел постоянно. Если же ремонт по каким-то причинам (о, чудо!) вдруг замирал, то дизайнер переключалась на мебель и посуду, которые переставлялись и перекладывались с места на место по только ей известным причинам и плану.
Оплотом постоянства был мой кабинет, в который «дизайн» не допускался, и ремонт в котором не делался аж со сталинских времен. Я защищал его до последнего, вплоть до ареста, но что-что мне подсказывает, что там сейчас и не кабинет уже вовсе, и что дизайнерский беспредел уничтожил последний по времени ампир без какого-либо остатка.
Итак, ждать жены ни в тот день, ни вообще когда-либо мне не приходилось. Ее жизнь, я думаю, мало изменилась после моего исчезновения. Я для нее уже давным-давно был в пожизненном заключении. Сложнее было с Евой, дочерью, в которой ее мать, конечно, и проявилась, но не целиком. Дочь не была ее копией. Внешне схожие: тот же заманивающий взгляд стервы, та же близкая к идеальной фигура, тот же с трогательной изюминкой северный говорок. Но жена и дочь серьезно, местами предельно различались по характеру.
Дочь была добрее и умнее. Не буду громко заявлять, что эти качества ребенку достались от меня. Я не ангел. И, как выясняется, совсем не ангел. Но влияние мое, в частности, выражалось в ее «нетусовочности». Она терпеть не могла мамины посиделки. Были в ней и определенные, порой болезненные, свойственные и мне замкнутость и мнительность. Однако моя «книжная девочка» не была скучной «классикой». Ее «вписка» в четырнадцать окончилась в отделении полиции, а с восемнадцати она регулярно (правда, сообщая о своем местонахождении) ночевала у своих уж очень, на мой взгляд, часто меняющихся парней. Жена закрывала на это глаза, сказав мне однажды:
– Хочешь, чтобы дочь сидела дома, – рожай уродину.
Мне же зачастую было некогда ее воспитывать. Тем более что училась Ева отлично как в школе, так и в вузе, не запятнав своих корней. Правда, в пику нам с женой дочь выбрала не нечто историко-художественно-гуманитарное, а банальный экономический. «Международный бизнес» моего универа с конкурсом в 390 баллов из 400 возможных. Поступила сама, без репетиторов и папиных звонков. Этому, конечно, мало кто верил. Но что толку убеждать. Такова судьба всех мажоров. Будь ты хоть семь пядей во лбу, до конца жизни во всем созданном тобой будут искать и находить следы твоих родителей.
Вот и Ева не стала исключением. Моя тень преследовала ее. Быть может, и поэтому по окончании вуза Ева стала классическим бездельником, каких полно. Особенно среди девушек. Особенно ее внешности. При этом денег она не просила. Карманные расходы закончились в восемнадцать. День в день. На что она жила? Мне стыдно употреблять это слово в отношении
