к кому он мог бы обратиться с такой просьбой. Даже если это всего на год. Он не делает тебе одолжения, обращаясь к тебе с просьбой. Это ты делаешь ему одолжение. И если он такой кретин, что захочет каким-то образом причинить тебе боль, – она улыбнулась, – я буду твоим алиби, если что-то случится с его роскошной машиной. Я знаю, как она выглядит.
Мне не хотелось улыбаться в ответ на ее предложение, но я ничего не смогла с собой поделать.
Мамино лицо смягчилось, и она дотронулась пальцами до моей щеки.
– Я знаю, что ты тоскуешь.
Тоскую? От всплеска эмоций или от еще какой-то подобной фигни у меня перехватило горло, и мне просто захотелось заплакать. Мне. Захотелось заплакать. Как давно я собиралась сделать это.
Я не просто тосковала по соревнованиям. Вообще по фигурному катанию ради цели. В последний год мне казалось, будто однажды ночью совершенно неожиданно, без моего согласия оторвали какую-то часть моей души. И с тех пор каждую ночь я как будто ждала, что она вернется ко мне. Но она не возвращалась.
И мои глаза, должно быть, согласились с тем, как сильно я тосковала, потому что они загорелись, когда я разговаривала с тренером Ли надтреснутым голосом, хотя никто из нас не обратил на это внимания, я сказала ей правду, которой ей не нужно было слышать.
– Я очень сильно тосковала.
Ее красивое лицо вытянулось, и она, согнув кончики пальцев, обхватила мои щеки ладонями.
– Я хочу, чтобы вернулся мой обычный прежний Ворчун, – заботливо проговорила мама. – Поэтому, если он попытается вести себя как сукин сын… – Мама подняла большой палец и поднесла его к моей шее, проведя по ней воображаемую линию, при этом на ее губах играла такая же слабая, как кофе, которое варит Бен, улыбка.
Я улыбнулась ей, когда мой правый глаз увлажнила крохотная слезинка, но, к счастью, эта сволочь не скатилась вниз и не опозорила меня. У меня сел голос, поэтому я практически прохрипела:
– Ты опять смотрела «Крестного отца»?
Она вскинула светло-рыжие брови и улыбнулась своей отталкивающей, глупой женской улыбкой, которую обычно демонстрировала только своим бывшим.
– Что я всегда говорю тебе?
– Если догадалась, то не афишируй этого?
Она закатила глаза.
– Кроме того, в нашей семье мы всегда делаем то, что хотим. Ты всегда и во всем была упорнее, чем остальные твои братья и сестры, вместе взятые. Я говорила тебе «нет, не прыгай на кровати», и ты вместо этого обертывала вокруг шеи простыню и прыгала с крыши. Возможно, иногда ты принимаешь ужасные решения…
Я шмыгнула носом.
– Жестко.
Она продолжила, взяв меня за ладонь:
– Но после падения ты всегда прыгала снова. Ты не умеешь ничего другого. Не все в жизни бывает так, как нам хочется, но ни одна из моих девочек, особенно ты, не пасует перед трудностями, – сказала она мне. – И что бы еще ни случилось, ты значишь для меня больше, чем этот спорт. Понимаешь меня?
И что я могла сказать ей
