красного вина, отпил. Открыв дверь, я силился заорать. Но лишь распахнул в улыбке губы. Мишель в строгом черно-сером платье до колен, лакированных туфлях на сплошной подошве и кокетливой шляпке смотрела исподлобья, покусывая нижнюю губу:
– Mon amour! Ты опять пил всю ночь? Один? Так нельзя! Где Жак?
– Привет! Хочешь? – я протянул ей вино.
– Нет. Собирайся. У тебя встреча. Забыл?
– С кем?
– С Франком.
– Сейчас в обращении евро. Могу принять долларами.
– Франк Бертран.
– Так Франк или Бертран?
– Долго еще будешь паясничать?
– Моя голова превратится в тыкву через полчаса, если в этом доме не найдется стаканчика виски!
Мишель достала из сумки крошечную, как подают в самолетах, бутылочку.
– У тебя есть двадцать минут, чтобы привести себя в порядок.
– Так мало? Я рассчитывал на коротенький перепих.
Я попытался обнять девушку. Она отступила, боком прошла в гостиную и аккуратно села на софу.
После душа мне полегчало, заявил о себе голод, и стало понятно, что вместе со всеми бедами и анализами поведения, лепестками счастья и мгновениями радости накануне жизнь возвращается. Звезды падали, в воображении всплывали одно за другим желания юности, которые до сих пор не соизволили увидеть загадывающего. Я надел сорочку в мелкую серую клетку, затянул черный галстук и в носках вышел к Мишель.
– Так мы похожи на пару?
– Сегодня это лишнее. Галстук пусть, остальное смени.
– Чувствую себя женщиной, когда ты заставляешь часами переодеваться около зеркала.
– Переодевайся около комода.
– Зачем?
– Чтобы не чувствовать себя женщиной.
Джинсы и легкий светло-коричневый джемпер менялись трижды, раз восемьдесят – другая одежда. Я выкопал из чемодана Жака лиловый шарф, обмотал им шею поверх белой футболки с длинным рукавом и натянул плюшевые штаны.
– Все, пора, – махнула Мишель. – Идем.
Эх, не попадай в западню. Там не сойдешь, не раскинешь для объятий рук. Стыдно станет и холодно. Спасти некому. В дырочку окажется жизнь, а не в клеточку и не в шарфиках. Безлюдною. Будь таким, как все. Все минуют засады. Не беги впереди, если все попадут, на их примере научишься избегать человеческих ям. Не выскакивай, не произноси свое имя для известности. Такое задним числом подарит обычность. Вот она-то и есть счастье. Что знаешь – делаешь, что видишь – желаешь, что рядом – имеешь, что далеко – не сравниваешь. Так из часа в час, из столетия в столетье. На одре вздохнешь: прожита.
Не эти заповеди сохраняют жизнь, не дешевую личную, всеобщую. Не жилось бы всем в комфорте и некоторым в роскоши, не будь гадов, типа тебя, плюющих на заповедь «От западни». Они рвут условности,
