обладали удивительным музыкальным даром. Фортепианная игра Павлины не была виртуозной, но девочке удавалось создавать чудесные мелодии, она слышала еще не написанную музыку и могла мысленно, не касаясь инструмента, довести её до совершенства. Ксения не умела сочинять, но зато прекрасно чувствовала, как и подобает близнецу, сочинения сестры, а руки Ксении так хорошо их исполняли, будто клавиши инструмента были продолжением ее пальцев. Для Елизара ничего не было прекраснее вечеров, когда после ужина Ксения и Павлина садились за рояль, а Исидора устраивалась рядом с мужем. Положив голову на колени жены, Елизар слушал чудесную музыку, пока не начинал дремать.
Когда дочери выросли и обзавелись собственными семьями, они продолжали устраивать музыкальные встречи в родительском доме, хотя и не так часто, как раньше. В один из таких вечеров, сидя рядом с женой, Елизар задремал и больше не проснулся.
После похорон Исидора продолжала слышать голос мужа и, если в доме никого больше не было, беседовала с ним. Когда же его голос надолго замолкал, Исидора вспоминала, что мужа больше нет, и пыталась унять тоску мыслью, что его смерти можно только позавидовать, ведь Елизар умер от счастья!
Рояль постепенно терял чистоту звучания, но Исидора никому не позволяла трогать инструмент. Она говорила, что рояль просто оплакивает их общую утрату, и верила, что когда-нибудь Елизар, услышав его нестройные звуки, снова постучит в дверь…
Как-то ночью Исидору разбудили знакомые шаги, доносившиеся с чердака, где Елизар когда-то давно устроил себе мастерскую. Исидора поднялась по лестнице и прислушалась. Отворив дверь, она позвала мужа, но никто не откликнулся.
Наутро женщина снова поднялась на чердак и, впервые после смерти мужа, решила сделать в мастерской уборку. Нет, она не собиралась ничего выбрасывать или менять местами, Елизару бы это не понравилось, но подумала, что стереть пыль и удалить паутину не помешает.
На одной из полок, позади бутылок с красками и лаками, Исидора обнаружила продолговатый сверток. Развернув побитую молью шерстяную ткань, женщина увидела стрелу с синим опереньем, шестигранным наконечником и надписью на древке: «Primus ex quinque». Женщина в изумлении опустилась на табурет и долго вертела стрелу в руках, пытаясь найти объяснение своей находке.
Дело было в том, что четыре точно такие же стрелы когда-то давно нашли приют в ящике рассохшегося комода в подвале старого бирюзового дома. Исидорин отец, который обожал свою печальную, «помеченную слезами ангелов» дочь и хотел вырастить её сильной телом и духом, в день тринадцатилетия подарил ей настоящий лук и колчан с шестью пронумерованными стрелами. Стрелять Исидора так и не научилась, стрелы летели совсем не туда, куда целилась девочка. Одна из них, первая из пятерки, улетела слишком далеко в лес, да так и не нашлась. Исидора и искать не стала. Не по душе ей была стрельба, больше всего на свете девочке хотелось научиться играть на фортепиано: музыка была единственным, что развеивало грусть и делало Исидору
