времени и перестала расти. Женщина, как когда-то в детстве, убрала её в один из ящичков памяти и забыла о ней.
Агате и Аркадию было хорошо и покойно вдвоем, но ничто не может продолжаться вечно. Поначалу мужчина был слишком доверчив и неопытен, чтобы понять, что душа его возлюбленной упряма и своевольна: нет такого сосуда, в котором она захотела бы поселиться навсегда. Позже, когда один за другим начали созревать его глаза, Аркадий смирился с Агатиной строптивостью и отстраненностью, но навсегда разочаровался в женской любви. И все же он продолжал любить Агату печальной и мстительной любовью.
Только одного недоставало Агате для полного завершения поисков – стать матерью. Когда младенец появился на свет, оказалось, что Агата из тех женщин, чья материнская любовь сильнее всех грехов и добродетелей, вместе взятых. Чудо рождения ребёнка едва помещалось во вселенную, оно проглотило Агатину душу, как рыба-кит – крошечного моллюска. Одновременно с младенцем вылупился шестой глаз, но Агата не сразу заметила его. Она лишь почувствовала короткий спазм в грудной клетке, приняв его за щемящую и беспокойную материнскую нежность, которая, Агата это знала, больше никогда не оставит её.
Лишь на вторые сутки, когда плач ребёнка породил в её теле молочные реки, Агата обнаружила между отяжелевшими грудями удивительно прекрасный глаз нежно-бирюзового цвета. Взгляд его, подобно воде, проникал всюду, заполняя пространство вокруг младенца, а свет был так ярок, что заставил надолго зажмуриться все остальные Агатины глаза. Именно в это время Аркадий почувствовал, что его предали, а любовь Агаты к нему сжалась, придавленная чувством вины.
Долгое время женщина не могла покинуть дома, не взяв с собой ребёнка, она ощущала себя на привязи короткой невидимой пуповины, которую невозможно перерезать. Чем старше становилась дочь, тем тоньше и эластичнее делалась связь, но разрубить её не смогла бы даже Агатина смерть.
«Возможно, именно в момент смерти открывается седьмой глаз? – думала иногда Агата. – Ведь искать можно что угодно, но не всё удается найти». Эта мысль, давно забытая, напомнила о себе, когда прекрасное и мудрое дитя Агаты превратилось в юную деву.
Агата захотела достать мысль из ящичка, но поняла, что совершенно не знает, где ключ. Поискав его во всех старых карманах и не найдя, она решила, что это, наверное, к лучшему. «Найдётся сам, когда придёт время». Да и чем могла помочь постаревшей Агате её детская мысль? Женщина давно перестала скрывать седину и, глядя на себя в зеркало, постепенно раскрыла маленькую ложь: те два глаза, что справа и слева стерегут нос, вовсе не зеркала души. За свою жизнь Агата не встретила никого, кто сумел бы ясно увидеть её душу. Потому что эти открытые с рождения глаза отражают вовсе не нашу душу, а души других, всех тех, кого мы встречаем на своём пути. Возможно, самый последний седьмой глаз смог бы отразить её собственную душу, но какой в этом толк, если он откроется вместе со смертью?
Пока
