отражавшиеся в сине-зеленом глубоком омуте. Агате тоже захотелось отразиться в этой темной бездонной воде.
– Многие и снов не имеют, так что тебе ещё повезло. Сон твой возьму: чужие сны для художника как редкая приправа для повара. А зверобой оставь себе, это женская трава, мне она ни к чему. Научу, если ты согласна начать с мытья кистей и растирания камней. Только так ты сможешь ощутить тот драгоценный момент, когда гусеница твоего творчества превратится в бабочку.
– Согласна.
Агата была прилежной ученицей. Не прошло и пяти лет, как она уже умела ловить тот короткий миг, когда красный цвет в своём апогее вдруг превращается в синий, а желтый сбрасывает своё имя, перестав в нем помещаться. Когда пальцы Агаты перестали чувствовать кисть, ставшую невесомым продолжением её мыслей, на правой ладони молодой женщины образовалась выпуклость величиной с орех-пекан. Вскоре из неё вылупился красивый янтарный глаз.
– Больше я тебе не нужен, – сказал учитель, увидев оранжевый свет. – Если хочешь вырастить следующий, пятый глаз, ты должна попробовать на вкус все семь смертных грехов. Потому что только из твоих собственных ошибок может произрасти мудрость.
«Все это найдёшь, если отправишься на юг», – подсказала Агатина повзрослевшая мысль, которая со временем всё удлинялась, и теперь обвивала шею молодой женщины тремя кольцами.
Грех прелюбодеяния был сладким, с привкусом корицы. Этот вкус Агате уже был знаком с тех пор, когда она ещё не знала, что следует считать грехом. Женщина находила его приятным, но вскоре поняла, что он слишком груб и быстро надоедает.
Грех Безделья был и вовсе безвкусным, как позавчерашний поминальный рис, и Агата легко отказалась от него.
Вкус Гордыни, напротив, оказался сложным и притягательным: солоноватым, с кислинкой и горечью, как арабский кофе. Агата заподозрила, что отказаться от этого греха ей будет сложнее всего, он будет преследовать её до конца дней.
Чревоугодие было жирным и пахучим, как выдержанный сыр. Пригодившаяся гордость помогла Агате превозмочь этот грех, позволяя лишь изредка возвращаться к нему, чтобы скрасить неудачные дни.
Зависть, как кора хинного дерева, была так горька, что у Агаты после каждого прилива начиналась страшная изжога. В конце концов Агата поняла, что любая причина для зависти – это лишь одна сторона луны. Другая, невидимая, – это всегда повод для сострадания. Осознав эту простую вещь, повзрослевшая женщина научилась смотреть сквозь луны окружавших её людей, различая их обратную сторону. Так она избавилась от зависти, лишь пригубив её.
Алчность оказалась соленой, как морская вода: чем больше пьёшь, тем больше мучает жажда. Агате понадобились годы наблюдений над собой и другими, пока она не убедилась в том, что от соли постепенно деревенеет тело и усыхает душа, и в итоге жадность превращает человека в соляной столб.
Гнев, острый, как горчица, всегда опережает мысли
