обе щеки йока. Поев, нелюдь долго в задумчивости оглядывал комнату, после чего принес из прихожей берестяной короб, обтянутый кожами от влаги. Этот короб, как, впрочем, и мешок, Олга трогать не решилась, справедливо опасаясь Лисьего гнева. И вот теперь, поставив суму на табурет, Рыжий извлекал из нее закупленные в городе припасы и вещи: кули со свежей крупой и мукою, десяток толстых свечей, круг сыра, закатанного воском, соль в холщовом мешочке. Со дна он достал узелок. Змея удивленно приподняла брови, наблюдая, как Лис изымает завернутые в тряпицу книги. Одна из них была старым потрепанным сборником стихов фавийских поэтов, две других – трудом о кровяной системе человеческого организма Федотия Озерного и трактатом “о хворях душевных и печени болях” Али Хикмета аль Казиля. Лис повертел в руках увесистый трактат сарриба и протянул Олге со словами:
– Учись. Тебе полезно.
Она молча приняла книгу, ошалело глядя на тисненые буквы переплета. Ее уже не удивили ни рубаха из выбеленного льна с богатым узором по вороту и на груди, ни шелковый, расшитый жемчугом почелок15 с меховой оторочкой и серебряными накладками, прихотливо изукрашенные резьбой, ни браслеты под стать почелку…
В мешке же, что принес с собой Рыжий, оказалось три новеньких арбалета и десяток метательных ножей.
Да, это было действительно страшно – биться с острыми оперенными жалами из стали. Страшно и очень больно. Настолько, что вскоре чувство боли притупилось и стало обычным и незаметным, как стоны раненых в лазарете. Позже пришлось отбивать болты мечом. За пропуски Лис, будучи в дурном настроении, стегал кнутом или им же срывал застрявшие в теле стрелы.
На плацу же Змея танцевала, правда, не столь совершенно, как это делал Учитель. Владея пером как правой, так и левой рукой, она с одинаковой легкостью удерживала меч в обеих ладонях, что непомерно – Олга буквально ощущала это под маской безразличия – радовало Лиса, добавляя его неутомимому танцу искру задора, а урокам – дух соревнования. Вел, конечно, нелюдь, с каждым разом увеличивая требования и скорость, необходимую для сравнивания счета. Вскоре даже Змея прониклась и в какой-то мере полюбила многочасовые кружения по утоптанной в камень земле. Эта легкость, скорость, напряжение упругих мышц, скольжение голыми пятками по нагретой ласковым солнцем поверхности; легкий дымок пыли, постоянно щекотавший лодыжки; теплый ветер, спутывающий волосы; тонкий лен рубахи, приятно ласкающий свободное от бандажа тело, бахрома расшитого подола, овевающая согнутые в полуприседе колени – все это было музыкой, ритмом для которой служило ровно стучащее сердце. Олга стала придумывать свои узоры, разнообразив канву танца. Рука уже не воспринимала меч как инородное тело, а как естественное ее продолжение, и Змея плела искусные кружева, что рано или поздно должны окраситься в цвета чьей-то отнятой жизни. Но мысли об убийстве кружились где-то на краю сознания, не торопясь пробиться в центр, и Олга просто наслаждалась красотой жестокого пляса.
