краях относительно спокойно, много работы, а вот кадров не хватает. Однако, на морском промысле рыбы долго не задержался. Меньше года прожив в Мурманске, Егоров с семьей перебрался к истоку Туломы. Сначала работал у одного зажиточного финна. Тот имел большое стадо оленей и собственные рыбацкие избы. Ловил рыбу, пас оленей, заготавливал лес, занимался строительством. Но, не прошло и года, как стальной кулак коллективизации подмял под себя все местные устои, всю спокойную, размеренную северную жизнь. Люди, привыкшие работать на себя и трудиться для себя, лишились этой, почти первобытной, естественной для всего живого на земле, свободы. Их наделы, оленей, рыбацкие и охотничьи угодья прибрало к рукам государство, оставив за ними лишь одно право – трудиться. Одни нашли в себе силы и приняли новый уклад, другие – поспешили покинуть родные края. Финны уехали в Финляндию, норвежцы – в Норвегию, Шведы – в Швецию. Хуже было русским хозяевам тундры – саамам и лопарям. Для них вне России земли не существовало.
Как грибы после теплого дождя, стали вырастать колхозы и новые посёлки – «Туломский» – вместе с посёлком Тулома, «Юркинский» – вместе с посёлком Юркино и другие. Хотя еще десятилетие назад эти населённые пункты состояли из пары дворов и носили финские названия. Перед войной многие рыбацкие и охотничьи колхозы объединили в «Восмуский», и стремительно вырос на берегу Туломы новый, свежебревенчатый, обрамлённый красными полотнищами патриотических лозунгов, кричащий репродукторами радиоприёмников посёлок – Восмус.
Перед войной местное население основательно подчистили. Егоров с дрожью вспоминал те тревожные ночи, когда отряды НКВД грузили в свои серые грузовики оставшихся на Туломе финнов, норвежцев, шведов и прочих «неблагонадёжных» и вывозили их неизвестно куда. Так сгинули обе соседские семьи, и дворы, примыкавшие к его двору, опустели. Вскоре закрыли и разграбили финские школы, и разрешенным остался только один язык – русский. Впрочем, говорить на других языках уже было некому.
А потом пришли военные. Мирный труд слился с армейской жизнью. Пустовавшие избы заселились командирами, в них разворачивались штабы, узлы связи, склады, медицинские пункты… Были возведены новенькие казармы, конюшни, гаражи для техники, клуб. Устье Туломы оживилось, наполнилось рёвом моторов, ржанием коней, музыкой военных оркестров… Егоров даже думал переехать в Восмус, уж больно не по душе были ему новые соседи, которые, впрочем, если и мешали, то лишь шумом, а, порой, и помогали: делились дровами, приносили в дом воды, когда хозяин уходил на промысел. Но пришла война, и в то время как всё население стало эвакуироваться в Восмус и Тулому, Егоров же, напротив решил остаться. Причина тому была очевидна: теперь он мог пожить подальше от начальства, которое первым переправилось вниз по течению, да и других братьев-охотников стало на десяток вёрст меньше. Стало быть, и конкуренция на промысле убавилась. Не сразу, с препонами, но всё же колхозное руководство пошло
