по своим размерам, домом. Егоров построил её сам восемь лет назад. Один лишь Колька Смирнов, да одинокий старик-финн Пекка Ванханен, которого русское население, на свой лад, называло «дядя Петя», изредка помогали ему. На веранду Егоров не пожалел ни сил, ни средств, ни времени. Принимая во внимание то, что работать на промысле ему приходилось с раннего утра до позднего вечера, он всё же закончил своё детище до первого снега. Вся веранда, за исключением ближней ко входу стены, была опоясана высокими окнами, прикрытыми тюлью. Здесь находился небольшой круглый стол, за которым семья любила вместе принимать пищу в погожие летние дни, здесь же усаживали гостей. В дальнем конце веранды Егоров даже установил самодельную кровать, на которой иногда спал в тёплые ночи.
Бревенчатый дом, где жил Егоров с семьёй, состоял всего из двух комнат, разделённых большой печкой и дощатой перегородкой. Меньшая из них выполняла роль кухни, большая – спальни. Обставлен дом был просто, по-крестьянски. Если что и было из излишеств, так это медвежья шкура в спальне, над супружеской кроватью, да оленья – на полу, но и те хозяин добыл сам, на охоте. На кухне умещался лишь обеденный стол, несколько стульев, да рукомойник, настенные полки были уставлены не богатой посудой и прочей кухонной утварью, на полу лежала полинявшая рогожка. В комнате, вдоль одной из стен, стояли кровати дочерей, отделённые от родительской кровати ширмой. У фасадной стены, смотрящей на дорогу двумя вытянутыми вверх глазницами небольших окон, стоял стол, покрытый белой скатертью, с керосинкой и оловянными фигурками животных. На стенах висели фотографии родственников и семейные фото. В углу, над кроваткой младшей дочери, блестела золотом старинная иконка, а под ней лампада. Под потолком висел красный бумажный абажур. На одну из стен была прикреплена широкая и длинная полка, уставленная книгами. Но Егорову они были ни к чему, чтение он давно забросил. Только Анастасия периодически перечитывала эти, затёртые до дыр, книги.
Этот дом совсем не походил на большую ленинградскую квартиру, в которой вырос Егоров. Здесь не было высоких выбеленных потолков, узорчатых обоев и полированной лаком мебелью. За окном не шумел торопливый город, не цокали копыта лошадей по булыжнику, не гудел многоголосый уличный люд. И воздух в доме пах не штукатуркой и не духами, а деревом и печной гарью. Но всё же Егорову был по душе и бревенчатый дом, и скромный быт, лишённый ленинградской роскоши и празднества, среди которых он жил в детстве.
За круглым столом, стоявшим посреди просторной, светлой веранды сидели двое мужчин. Один из них был капитан Шабанов, с которым Егоров был давно и хорошо знаком, а вот второго, чуть выше среднего роста, крепкого телосложения, в форме капитана госбезопасности, хозяин дома видел впервые. На столе, перед Шабановым, стояла старинная, медная пепельница, которую Егоров много лет назад выиграл в карты у одного местного шведа. Целых три окурка лежало в ней. Видимо, ждали его давно.
– Здравствуй,
