не подгадил. Мужики из актива вытягивали кишки по вершку. ГПУ расстреливало и рассылало особенно одиозные фигуры, и сам я слыхал в вагоне старушонку, которая говорила:
– Вот Сталину, уж действительно, дай бог здоровья. Прямо из петли вытащил…
Только здесь, за границей, я понял, что старушонка эта, несмотря на весь свой преклонный возраст, принадлежала к партии младороссов121…
Тот дядя, который догадался оную директиву не сжечь, – был очень стреляным советским держимордой. Он не только не сжег ее, он ее передал в третьи руки. И, взятый за жабры по обвинению в головокружении, сказал, что ежели с ним что-нибудь особенно сделают, так эта директивка, за подписью самого Андреева, пойдет гулять по партийным и по военным верхам… Дядя сторговался с ГПУ на том, что его выслали в Среднюю Азию. Директивка у него осталась и была запрятана в особо секретном месте… Но столь догадливые активисты попадаются нечасто.
Так вот и живет этот актив – между обухом рабоче-крестьянской ярости и плетью рабоче-крестьянской власти…
Власть с активом не церемонится – впрочем, с кем, в сущности, церемонится сталинская власть? Разве только с Лениным, да и то потому, что все равно уже помер… С активом она не церемонится в особенности, исходя из того весьма реалистического соображения, что этому активу все равно деваться некуда: лишь только он уйдет из-под крылышка власти, лишь только он будет лишен традиционного нагана, его зарежут в самом непродолжительном времени.
Чортовы черепки
Оторванный от всякой социальной базы, предавший свою мать ГПУ и свою душу – чорту, актив «делает карьеру». Но чорт, как это известно было уже Гоголю, имеет чисто большевицкую привычку платить черепками122. Этими черепками оплачивается и актив.
Люди, которые представляют себе этот актив в качестве «сливок нации» и победителей в жизненной борьбе, совершают грубую ошибку. Никакие сливки и никакие победители. Это – измотанные, истрепанные, обалделые люди, и не только палачи, но и жертвы. Та небольшая сравнительно прослойка актива, которая пошла на все эти доносы и раскулачивания во имя какой-то веры – пусть очень туманной, но все же веры, веры хотя бы только в вождей, – состоит, кроме всего прочего, из людей глубоко и безнадежно несчастных. Слишком широкие потоки крови отрезывают дорогу назад, а впереди… Впереди ничего, кроме чортовых черепков, не видно.
Советская власть платить вообще не любит. Индивидуально ценный и во многих случаях практически труднозаменимый спец – кое-как пропитывается и не голодает, не воруя. Актив может не голодать только за счет воровства.
Он и подворовывает, конечно в нищенских советских масштабах – так, на фунт мяса и на бутылку водки. По такой примерно схеме: Ванька сидит председателем колхоза, Степка в милиции, Петька, скажем, в Госспирте. Ванька раскулачит мужицкую свинью и передаст ее милиции. Выходит как будто и легально – не себе же ее
