style="font-size:15px;"> – Обижаешь, – Остап прокашлялся и затянул: – Цу-у-у-у-сима! Во имя отца и сына и духа святого!
На всякий случай я спрятал зеркальце в тайник между камнями. Вдруг начнет вены резать – себе или мне – какая разница – все равно будет море крови, а у меня от нее – даже в минимальных количествах – мгновенно полуобморочное состояние и дурнота. Спрятал – и приготовился к самому худшему.
Остап набирал обороты.
– Вы, Остен-Бакен, кажись, завзятый любитель ребусов?
– Ну да, балуемся изредка.
– Так вот, скажите, как родному, что остается от утонувшего матроса?
Опасаясь подвоха, я состроил глупую физию:
– Жена и детки.
– Бабушка, теща и троюродная племянница… Остен-Бакен и есть Остен-Бакен!
– Ну, тогда память… Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает!
– А может, и следы на воде? Кумекай… От тебя, утопленника, остались бы только круги и ни фига больше, а от героического матроса – бескозырка!
– По мне – хоть ботинки.
– Ботинки тяжелые, а ты, Остен-Бакен, глуп, пробка пробкой… Чуешь, как можно загнать бескозырочку погибшего во славу Царя и Отечества!
– Кто на нее позарится?
– Увидишь. Вопрос – где взять.
– У флотских.
– Ясно, не у дворников… Попробуем-ка махнуть шило на мыло.
– Хочешь, я стибрю дома пачку папирос?
– Дешевка… Надо что-нибудь позабористей.
– Вишневая наливка?
– А помнишь, ваш студент трепался?..
– Это который во флигеле?
– Анархист, помнишь?
– Про нелегальные писульки?
– Как он там завинчивал про народ? А матросы что, хуже народа? Книжки-то – за жисть.
– Я видел, видел… У него под койкой пачками…
– Позаимствуем.
– Маман мне запретила с ним якшаться.
– Сдрейфил?
– А вдруг он по шее накостыляет?
– Да мы, как всегда, заглянем на минутку. Я буду зубы заговаривать, а ты только успевай прятать за пазуху. Для начала штук пять хватит…
Студент-анархист, снимавший у нас флигель, был человек общительный и добрый и даже нам, шкетам, внушавший азы своего, как он выражался, единственно правильного учения.
Тем же вечером мы просочились в прокуренную, неприбранную комнату со следами то ли вчерашней групповой пирушки с курсистками, то ли заседания Центрального Комитета, по забывчивости еще не разгромленного жандармами.
Хозяин пил чай вприкуску с маковыми баранками.
Остап оседлал свободный стул и принял горсть баранок.
Я тоже, отоварившись баранками и куском сахара, приткнулся на краешек койки, той самой, под которой складировалась нелегальщина.
– Господин студент, а когда вас повесят, – начал Остап взволнованно, – вы будете дрыгать
