грубее и настойчивее. Вера не успела докатиться до павильона, как Афанасий нагнал ее.
– Здравствуйте, графиня… Вера, здравствуй… Графиня, мне все говорят, что мои губы созданы для поцелуев. А?.. Что?.. Правда?..
Графиня Лиля поймала его шутливый тон.
– Подумаешь!.. Все?.. Я не нахожу… Никто этого не находит, кроме разве вашей Мимишки. Идемте со мною, Афанасий Порфирьевич.
Удаляясь от Веры, Афанасий нарочно громко, обернувшись в сторону кузины, сказал:
– Ну что Мимишка?.. Мне нужно, чтобы другие это находили…
Оставшись одна, Вера легко и грациозно покатилась к краю пруда, подальше от трубачей и толпы катающихся. Тут вдруг увидала Суханова. Николай Евгеньевич катился ей навстречу не очень смело. В морской черной шинели и черной фуражке, нахлобученной на уши, он походил на профессора или пастора.
Вера с того дня, когда убился матрос и была премировка выездов у ее деда, не видела Суханова. Она обрадовалась ему. Он был из другого мира, из того, где не признавали красоты теперешней жизни и относились к ней критически, где мечтали создать иную, лучшую жизнь, где все получат жизненные блага поровну. Из той жизни, где готовили революцию…
– Идемте со мною, – дружески пригласила Вера Суханова, – я вам помогу.
В отдалении играла музыка. Сквозь дымку морозного тумана просвечивало оранжевое солнце, и через заиндевевшие ветви деревьев сада виднелись, как через затейливую тюлевую занавесь, строгие линии дворца, колонны, прямые окна и круглый павильон – затеи князя Таврического[23].
– Все-таки, Николай Евгеньевич, нельзя отрицать, что все это очень красиво, – сказала Вера. – Во всем этом есть гармония: в небе, солнце, туманной, морозной дымке, инее деревьев… Вот только люди… Вы не находите, Николай Евгеньевич, какие тут пустые и пошлые люди?..
– Люди, Вера Николаевна, везде одинаковы. Есть хорошие, есть и похуже. Нехорошо то, что вся эта гармония, вся эта красота, изящество доступны такому числу людей… Пускают по билетам… Сотни… Нет, даже и не сотни, но десятки из ста пятидесяти миллионов русского народа могут пользоваться этой красотою. О чем мечтали мы, «китоловы»?.. Всем, понимаете, всем дать счастье, радость жизни, сытость, образование… Не десятки, а сотни…
– Тысячи! – восторженно перебила Вера.
– Десятки тысяч русской молодежи не на пруду Таврического сада, а где-нибудь…
– На Ледовитом океане, – подсказала Вера.
– Пускай!.. На Белом море, на Финском заливе!.. Оркестры… Тысячи музыкантов и радостный народ, без различия званий и состояний…
– Ни званий, ни состояний тогда и не будет!..
– Конечно, не будет… Радостный народ, сбросив с себя бремя труда, вольный…
– Когда?.. Когда же это будет?
– Когда будет править не один человек, как стеною окруженный знатью,
