ноги, стеснительно косолапя, чавкали по грязи. Маленький мужичонка с плоским раскосым лицом присел к костру, подкинул дров, схватил чайник и мелким шажком побежал натоптанной тропинкой к речке.
– Можно посмотреть? – показал Егор на вход в зимовье.
– А чего там смотреть, смотри-дак… – кивнул мужик и опять растерянно улыбнулся.
– Вы старший? – спросил Белов, брезгливо осматривая босяцкий стан и необычное жилье.
– Я – бригадир! Алексеев. По указу «четыре шестых[39]», семь лет. Мы тут на командировке. Рыбачим. – Мужик продолжал оправдываться.
Егор заглянул в землянку, она оказалась неожиданно большой и темной. Запах немытой одежды стоял, горелого рыбьего жира… Было тепло и влажно – у самого входа шаяла[40] печка, сделанная из целой бочки, с щелястой, из подручного железа скрученной трубой. Труба выходила не через крышу, а торчала вбок тут же у входа. Егор никогда такого не видел, если бы не нары, это скорее было бы похоже на медвежью берлогу.
Под ногами хлюпала грязь, прикрытая мелкими ветками. Единственное окошко, выходящее на залив, было без стекла, видимо, зимой вставляли льдину, а теперь она растаяла. Вокруг печки сушились сношенные до дыр портянки. На столе недоеденная яичница из больших ярко-оранжевых яиц. Копченые куски осетра, грязные миски, кружки.
Егор вышел, морщась от вони и убогости.
Все сидели на бревнах вокруг стола. На нем – два кирпича хлеба, принесенные Грачом. Бригадир, выспросив, кто они и зачем приехали, оживился, веселее отвечал на вопросы, иногда брал хлеб в руки и, видно было, что хочет понюхать, но сдерживается.
– Так вы всю зиму здесь? – с недоверием выспрашивал Грач.
– Ну, – качнул лохматой головой бригадир, – с декабря хлеба не видели.
Грач достал кисет и, приготовив клочок газеты, полез за махоркой. Бригадир, не отрываясь, смотрел на табак. Грач протянул кисет:
– Закуривай.
– Да уже и отвыкли… можно? – Бригадир потянулся к кисету, но вдруг спохватился и повернулся к мужичку.
– Ваня, ты на стол неси чего-нибудь, рыбу из коптилки достань, икры… Икру будете? Щучья, свежая… и осетровая есть, кто любит. Может Ваньку за яйцами послать?
– Много гусей? – спросил Белов.
– Полно!
– Это у тебя кто же, калмычонок, что ли? – спросил Иван Семеныч, глядя на расторопного то ли мужичка, то ли паренька.
– Китаец он. Ваней его зовем, он Ван-Тан-Бан какой-то. По-русски не разговаривает, а все понимает. – Бригадир прикурил от самокрутки Грача, – дневальным у нас шурует, огонь бережет, спичек-то нет… жратву готовит.
– Та он тоже, что ли… в заключении?
– А как же… мы все, – улыбался бригадир ядреному куреву.
Белов с Егором на углу стола собирались на охоту. Патроны и оружие делили. Белов пересматривал, какой дробью снаряжены патроны, Егор смирно
Указ от 4.6. 1947 года. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», от 5 до 25 лет лишения свободы.
Шаять – тлеть, медленно гореть.
