весь ужин, но когда слуги убирали блюда с фруктами, а музыканты листали ноты на подставках, огромные двойные створки дверей распахнулись, и он вошел в сопровождении двух слуг в красно-золотых ливреях и высокой рыжеволосой женщины, висевшей у него на локте, которую я приняла за Фьямметту. Рядом с ней герцог, как всегда одетый в черное и с минимальным количеством драгоценностей, оставался незаметной тенью. Она была великолепна, с кремовой кожей и прямой осанкой, заставившей меня вспомнить классические мраморные статуи, украшавшие новые фасады огромных дворцов, вроде нашего. Если бы не глубокое декольте и яркая раскраска на лице, ее легко можно было принять за гранд-даму, а не куртизанку. Она хорошо музицировала и могла продекламировать наизусть почти всего Овидия, хотя утверждали, что она применяла на практике наставления из «Ars Amatoria»[15] со своими любовниками.
Мы поднялись и поклонились. Приветствие вышло корявым из-за того, что некоторые, хватившие лишку, споткнулись о подушки. Фьямметта опустилась на колени перед Его Святейшеством и поцеловала кольцо, затем склонилась над рукой донны Лукреции, а на остальных взглянула с высокомерным презрением. Жена и дочь герцога Валентино оставались при французском дворе заложницами хорошего поведения главы семейства. Римом правила Фьямметта. Герцог усадил ее на подушки рядом с сестрой. Донна Лукреция с готовностью подвинулась, освобождая место, но отношения между ними были натянутыми, холодными, и никакой свет и тепло ароматизированных свечей не могли растопить их.
Герцог же прошел и остановился за отцовским стулом, и вскоре они уже о чем-то беседовали, сдвинув головы, рука герцога при этом лежала на спинке стула, а любимая обезьянка Его Святейшества бегала по ней взад-вперед, насколько позволяла золотая цепь. Девушку, залезшую непонятно каким образом на священные колени, согнали, как надоедливую муху, когда она попыталась прикусить папское ухо. Вдруг раздался громкий хохот, герцог отбросил обезьянку в сторону, выпрямился и начал оглядывать комнату, задумывая атаку на гостей. Сердце забилось, как пойманная в клетку птица, когда его взгляд устремился в мою сторону.
Возможно, он хотел лишь поздороваться со своей кузиной, сидевшей со мной рядом. Но нет. Герцог пересек зал и слегка склонился надо мной. Я с трудом поднялась и сумела изобразить реверанс, хотя и запуталась в подушках и юбках Анджелы. Потом ударилась лодыжкой о низенький край стола и прикусила губу.
– А знаете, синьорина Доната, вы сегодня крепче держитесь на ногах, чем в прошлый раз.
Я раскраснелась так, будто мою голову сунули в кастрюлю с кипятком. Кардинал Ипполито, сидевший по другую руку Анджелы, захихикал. Я растеряла все слова, а сказать нужно было хоть что-то, иначе герцог счел бы меня грубой.
– В тот день мне выпало много волнений, ваша милость. Я сожалею, что… не справилась с ними.
– Святая церковь оказывает на некоторых подобное воздействие, – произнес он с таким нескрываемым презрением,
Дидактическая поэма «Наука любви».
