князя, там все друг друга знают, каждый человек на виду. Но и это преодолимо.
Бежать… а куда бежать полочанину? В Полоцк, вестимо. Это понятно, к жене и детям… детям. А полоцкие княжичи, Рогволод и Борис…
Колюта застонал, схватясь за голову, вновь утыкаясь в ту же самую беду, что и до того.
Нужно узнать, где княжичи.
Нужно вызнать, как подобраться к Всеславу, заслать к нему человека, хотя бы одного.
Нужно проложить тропу для бегства.
И самое главное, самое первое – нужно побывать там, в кривской земле, посмотреть, что там и как.
Тем более, что пришла пора исчезнуть из города, где Колюта изрядно намозолил людям глаза. За четыре года он несколько раз покидал Киев, уходил в Чернигов, Вышгород, бывал и в Переяславле. Для калики – обычное дело.
И исчезнуть лучше всего – немедленно.
Великий тысяцкий Киева, воевода Коснячок хмуро глядел исподлобья, так, словно сожрать хотел своего верного воя. Борис поднял голову, встретился взглядом с воеводой, чуть дрогнул в душе, но глаз не опустил. Не хватало ещё. Был бы виноват в чём – иное дело, а тут-то с чего?
– Ну и куда он делся? – хмуро спросил Коснячок, чуть приподымая косматую бровь. – Сорока унесла? Горяй, вестимо, блестящий вой был, да только разве ж сороке поднять такое?
Борис невольно усмехнулся, но на деле ему было вовсе не до смеха. Он всё ворочал в голове услышанное от пленных полочан, и не мог уложить погоднее, чтобы обмыслить и потом сообщить воеводе. А пока прикидывался безответным, ни в чём не виноватым. Хотя и Коснячок, надо сказать, вряд ли ему верил в том – он-то отлично знал, насколько хваткий и толковый вой Борис Микулич.
– Когда его в последний раз видели?
– Зимой, – мотнул головой Борис, уложив, наконец, мысли в голове и поняв, что и как он будет говорить Коснячку. – Здесь, в Киеве, его последний раз перед походом видели. Как рати начали собирать, так он и пропал невестимо куда.
– Здесь, в Киеве? – тут же ухватил главное тысяцкий. – А где его видели ещё?
Борис помялся, потом бухнул напрямик:
– В Менске его видели. И на Немиге. И наши видели, и полочане. У Всеслава он был. Он ему весть принёс про то, что наши Менск сожгли, он и на Немиге в его рати стоял, и в жертву себя Перуну принёс в самом начале боя.
Коснячок закашлялся, захрипел, вытаращив глаза. Разного он мог ожидать от Бориса, но вот таких слов явно не ждал. Никто бы и не подумал на Горяя такого.
– А семья его что говорит? – справясь, наконец, с кашлем, просипел тысяцкий.
– Да сирота он был, – пожал плечами Борис, и вдруг поднял глаза просветлённо. – Вспомнил!
– Что ты вспомнил?
– Я его несколько раз тут в Киеве с каликой одним видел, – торопливо сказал Борис. – Как кличут того калику, не знаю, но вот живёт он где-то на Оболони, когда в Киев приходит.
