Лет под сорок, крепкий. Вышивка на праздничной рубашке, порванной в двух местах.
Не порванной, порубленной! – тут же поправил себя Торля и поёжился.
Вой был ранен. И не один раз.
Из прорех в одежде слабо сочилась кровь. И то добро! Кровь идёт, стало быть, есть надежда, что выживет! – вспомнил Сушко слышанное от бывалых людей.
Что же с ним делать?
– Надо на Гору бежать, рассказать, – предложил Торля, заглядывая Сушко в лицо. – Пусть людей за ним пришлют! Вой же! А, Сушко?
Но старший брат не спешил. Скрестив ноги, он сел рядом с раненым и задумался. На нетерпеливые же вопросы Торли не отвечал. Младший тоже принялся разглядывать раненого и только тут заметил то, что надо было бы ему увидеть сразу – что вышивка у воя на рубашке – отнюдь не киевская, не полянская.
На его слова Сушко только качнул головой:
– Ну и что? Думаешь, у великого князя одни только поляне да русь в дружине, что ль?
И то верно. Изяслав Ярославич прежде киевского престола и в Турове княжил, и в Новгороде, а к великому князю в дружину кто только не идёт.
– Да и в Киев сам кто только не едет, – подтвердил Сушко. – Вон мы с тобой вятичи, как и батя наш.
Сушко же потянулся к вороту рубашки раненого, туда, где завязки были распущены, и виднелось серебро. Распустил ворот.
Креста не было.
На серебряной цепочке висел волчий клык, обвязанный по верхнему краю волчьей же шерстью.
– Это тоже ничего не значит, – Торля покусал губу и покосился на старшего брата – страшно хотелось сказать хоть что-нибудь умное. – Небось, у великого князя в дружине…
Сушко раздражённо оборвал:
– Покинь! Был бы дружинный, его бы уже искали! Не видишь разве, – он уже несколько дней как ранен.
И правда! Торля смолк и снова поглядел на раненого – удивлённо и со вновь пробудившимся страхом.
В этот миг раненый шевельнулся, и Сушко тут же отдёрнул руку от его груди. Вой открыл глаза, мутно глянул на мальчишек, пробормотал что-то неразборчивое (мальчишки разобрали только «княже», «бежать», «боярин», «княгиня ждёт» и «Полота») и снова закрыл глаза и обмяк. Братья вновь переглянулись, подумав об одном и том же.
О полоцком князе, заключённом в Берестове, невдали отсюда.
– Полота! – Торля затеребил старшего брата. – Ты слышал, он сказал – Полота! Может, это сам Всеслав?!
– Да слышал, слышал, – огрызнулся Сушко, думая о чём-то своём. – Нет, не похож…
– А то ты Всеслава видел, – съязвил Торля.
– А то как же, – усмехнулся старший брат. – Видел. Когда наши вместе с черниговцами, переяславцами да полочанами в степь ходили, торков гонять.
– Но он сказал – Полота…
– Ну сказал, – Сушко задумчиво кивнул. – Полочанин он, кривич, и по выговору слышно.
– Ну так надо… –
