Обнаров. Кстати, весь фильм говорит на английском. Ходят слухи, что первоначально на роль Скотта был утвержден Андрей Шерстнёв. Но… То ли продюсеру он не понравился, то ли опасались, что в запой уйдет, то ли еще что-то, но в итоге выбор пал на Обнарова.
– Костик могёт, – одобрительно кивнул Сазонов. – Мощный актерище! Шерстнёв – слабак в сравнении с ним. Бабок, наверное, платят немерено!
– Эванса, Уилсона, Боуэрса играют англичане, Оутса – питерский Сергей Беспалов.
– Н-да-а… – мечтательно протянул Сазонов. – Дорого бы я дал, чтобы оказаться на месте Обнарова.
– В тебе же чувств нет, Никитыч. Один голый расчет, – наморщив нос, чуть брезгливо произнесла Щеголева.
– А в глазах доллары, доллары, доллары… – поддержала Васильева.
– За что к тебе Таисия благосклонность питает, не пойму, – съязвила Ширяева.
– Платили б бабки. А за бабки я любое чувство изображу.
– Ключевое слово, девочки – «изображу», – уточнила Ширяева.
Сазонов обернулся к Тае.
– Ты чего молчишь? Ну, давай, врежь правду-матку!
– Никколо Паганини говорил: «Надо сильно чувствовать, чтобы заставить чувствовать».
– Самая умная. Туда же! – укоризненно глядя на Таю, подытожил Сазонов. – Пойду я выпью. Мне от вас, чувственные мои, тошно стало. Сидят тут, сопли жуют. Маньчжурские пони!
Обвальный грохот музыки, феерия света, искристый блеск хрусталя бокалов и томный, глубокий цвет дорогих вин на стеллажах бара, тонкая смесь ароматов французских духов и кубинских сигар, праздничное убранство столиков от «Дома Порто», а дальше – распахнутые в танцевальный зал двери и экзальтированные движения плененных музыкой танцующих тел.
– Доброй ночи, Константин Сергеевич.
Охранник в строгом черном костюме, один из двоих, стоявших у рамки металлоискателя прямо напротив входа в бар «У Чарли», шагнул навстречу и сдержанно улыбнулся.
Обнаров кивнул в ответ.
– Столик, за которым вы обычно отдыхаете, Константин Сергеевич, сейчас занят. Но мы можем его освободить. Народ уже порядком «набрался». Сколько будет у вас гостей сегодня?
Обнаров небрежно потрепал охранника по плечу.
– Расслабься, Саня. Кутеж отменяется! Все будет тихо, спокойно, прилично. Я мимоходом. Один.
Войдя в зал, Обнаров чуть задержался в дверях, окинул цепким взглядом посетителей, а затем, точно утратив к присутствующим всякий интерес, направился к бару.
– Здорово, Олежек. Сделай, как обычно, – он положил на барную стойку пятитысячную купюру и сел напротив бармена.
Тот тут же поставил перед Обнаровым пузатую рюмку коньяка и крохотную тарелочку с ломтиками лимона.
– Приятного отдыха, Константин Сергеевич, – с подчеркнутым уважением произнес он и пододвинул Обнарову тяжелую хрустальную пепельницу.
Обнаров пригубил коньяк. Внимательно посмотрел на кислую физиономию бармена.
– Что
