Мозжухин с презрительным прищуром пронзительных серых глаз. Печальный комик Борис Кторов с неподвижным лицом, состоящим из параллельных и перпендикулярных прямых. Прозрачная Ида Верде. Волоокая Варя Снежина. Сумрачная Лидия Збарски. Басби усмехнулся, глядя на портрет Лидии. Почему-то ее лицо с крупными тяжелыми чертами и мрачным взглядом темных глаз показалось ему комичным – будто она нарочно придает физиономии плачущее выражение. Басби затянулся, выпустил кольцо дыма и повернулся к Чардынину.
– Почему? – спросил он.
Чардынин, в этот момент раскуривавший трубку, поперхнулся и закашлялся.
– Что «почему»? – хрипло пролаял он.
– Почему вас не интересует то, что мы предлагаем?
– Но, помилуйте, господа, это же совершенно очевидно! Кино не может говорить! Никогда не говорило, не говорит и не будет! И недавний провал в Берлине говорящей фильмы «Поджигатель» – тому подтверждение. Вы, вероятно, читали, что публика забросала экран помидорами и яйцами. Нет, зритель не в состоянии воспринимать одновременно изображение и звук! Если фильму будут слушать, ее не будут смотреть. Звук отвлекает от главного – от лиц звезд. Увы – такова человеческая природа. Придется вам с этим смириться! – закончил Чардынин, взмахнув трубкой, из которой на стол выпрыгнул игривый огонек.
Басби вскочил. Рот его беззвучно открылся, потом закрылся и снова открылся. Глаза закатились. Тело изогнулось, наклонившись вперед. Он прижал руки к сердцу, протянул их к Чардынину, покачнулся и схватился за голову. Губы вытянулись в трубочку и тут же скривились, как от боли. Басби рухнул на стул. Чардынин и Сидни с недоумением глядели на него.
– Надеюсь, вы меня поняли, – спокойно сказал Басби, обращаясь к Чардынину и затягиваясь сигаретой.
– Понял. Вы сумасшедший.
Басби расхохотался.
– Ничуть! Это была сценка из вашей же фильмы «Жемчужные слезы разлуки». Так вы ничего не поняли? Странно. Я думал, все зрители уже научились читать по губам. Выходит, не все. Вы бы предпочли, чтобы я издавал какие-то звуки, или достаточно пантомимы? Тогда вам следовало родиться глухонемым.
Настала очеред Чардынина хохотнуть.
– Остроумно! Очень остроумно! Прекрасная иллюстрация недостатков немого кино! Однако…
– Однако я читал также, что во время берлинского сеанса публика рассердилась не на сам звук, а на то, что он не успевал за изображением, – перебил его Басби. – На несовершенство аппаратуры.
– А ваша аппаратура совершенна? – быстро, словно подхватив теннисный мячик, спросил Чардынин и, повернувшись к Сидни, повторил вопрос по-английски. Сидни, по-птичьи вертевший головой то вправо, то влево – от Чардынина к Басби и обратно, – силясь уловить нить разговора, бешено закивал головой.
– Perfect! Perfect!
– Ну, предположим, предположим, предположим! – Чардынин обеими
