дальним столом загоготала дюжина луженых глоток, упала и разбилась сбитая локтем тарелка. Кто-то свалился с лавки, но не поднялся, так и оставшись лежать с задранными кверху ногами. По мерно вздымающейся груди было ясно – заснул. Неподвижное тело тут же перешагнул трактирщик, неся в руках несколько кружек с пивом.
Монах вздрогнул, когда перед ним опустилась на стол большая бутылка вина.
– За мой счет.
Девушка подмигнула, удалилась раньше, чем Ришон успел сказать «спасибо». Он повертел в руках бутылку, пальцы чувствуют приятный холод, словно только что из очень глубокого подвала.
– Эй, – буркнул бородач напротив, – не знаешь, что с ней делать?
Мужик, одетый в куртку из старой потертой кожи, наблюдал за ним с хмурым интересом. Монах ответил вежливо:
– Вряд ли справлюсь в одиночку. Но буду рад, если поможете.
Бородач улыбнулся, разом подобрев. Ухмыляясь во все два зуба, к ним придвинулся дед с пустым стаканом. Он был совсем старый, лицо изрезано глубокими морщинами, рот собран в жемок.
– Я Соловей, – сказал бородач. – А это Глина. Все его так зовут, потому что своего имени он не помнит. Но пьет, дай Боже нам всем, глотка луженая.
– Ришон, – представился монах.
Соловей посмотрел на него поверх наполненной до краев кружки.
– Из Стратхольма прибыл? Сразу видно, выправка… не местная.
– Да, путешествую…
Соловей осклабился:
– Я так и понял, экскурсия по деревням, смотришь, скоро ли нас снегом занесет? Да я не выясняю, здесь полно таких, кто скрывает, кто и откуда, просто хочу сказать, что еще есть время вернуться, пока дороги напрочь не замело. Несколько дней еще, и только на санях кататься. Пустоши, говорят, уже замело. Кочевники к кратерам сорвались, в пещерах будут прятаться. Ну а что им, деваться некуда. Только половина по дороге помрет.
– А что может случиться? – спросил Ришон осторожно. Соловей многословен, уже отработал свое вино.
Глина пожал плечами, сказал неразборчиво:
– Да как что… разное. И холод, и мороз, а то и стужа.
– Только холод? – спросил монах.
Соловей нахмурился:
– А что еще?
– Не знаю, – сказал Ришон быстро, – может зверье какое.
– Всю дичь уже перебили, погреба полны мяса, переживем зиму-то. Солнце ведь… оно не на совсем гаснет?
– Дай Бог, не на совсем, – сказал монах без уверенности.
Глина перекрестил грудь в истрепанной фуфайке мелкими крестиками, словно фехтовал с комаром. Соловей перекрестился размашисто и с фанатичной миной, будто в самом деле в этот момент думает о спасении души… хотя кто знает, не все же мы свинки морские.
– Слушай, Соловей, – сказал Ришон, – а не найдется у вас карты окрестных деревень. Я бы проехался, посмотрел, как люди живут.
– Какая тебе нужна карта?
– Просто карта с лесными
