было нечего. Недовольно надувшись, она взялась наконец-то за поднос с посудой и гордо поплыла вон из гостиной.
– Позвольте, я вам помогу! – Уотсон поскакала вслед.
Оставшись в гостиной один, я откинулся на спинку дивана, запрокинул голову и стал разглядывать розочку на потолке, знакомую до мельчайшего завитка. Впрочем, вместо мёртвой гипсовой лепнины я предпочёл бы любоваться красотой совсем другого цветка – того, о котором я не смел даже мечтать.
Конечно, мне надо было пойти на кухню и тщательно контролировать, что же коварная хозяйка нашёптывает моей соседке. Но мне, если честно, было уже всё равно. Да и миссис Хадсон вполне понимала: если она сболтнёт лишнее, это окажется чревато неприятностями для неё же самой. Я знал, что скоро всё закончится. Не знал только, что мне делать.
Наконец Уотсон вернулась. Порывисто кинувшись ко мне и обвив меня руками, она положила маленькую, аккуратно убранную головушку мне на плечо. Я вздрогнул и пристально взглянул на неё: неужели старая перечница посмела ей что-то накапать на мозги?!
– Что вы, Уотсон?
– Холмс, – протянула моя соседка. Похоже, она в самом деле приуныла. – А правда, выйдете вы замуж – и я останусь без вас. Говорится же, что миссис мисс не подруга.
– Уотсон, что за глупости? Вот уж чего я не собираюсь делать – это выходить замуж. Битый час толковали с нашей благодетельницей, а теперь ещё вас убеждать? Нет-нет-нет! C’est pas possible!1
Она подняла голову и серьёзно поглядела на меня своими большими глазами – чистыми, прозрачно-синими.
– Не зарекайтесь.
Меня её серьёзность умилила.
– Я отвечаю за свои слова. Да и кого бы вы прочили мне в женихи? Форбса? Грегсона? Лестрейда? Разве кто-нибудь из них отважится жениться на девушке, превосходящей их в умении раскрывать преступления и, хуже того, логически мыслить?
Неуверенная улыбка утончила её потемневшие губы.
– Вы правы. Никто из них вас не стоит. Но можно было бы подумать о ком-то из ваших клиентов: среди них много достойных молодых людей.
– Уотсон, это противоречит профессиональной этике. Вот что бы вы сказали, если бы врач завёл отношения с кем-то из пациенток? Его связывает клятва Гиппократа.
– Ну, тут несколько другое.
– Прямая аналогия. У меня тоже кодекс профессиональной этики, и преступать его я не вправе.
Она вздохнула с облегчением, как мне показалось, и вновь положила голову на моё плечо, принявшись мурлыкать невнятную мелодию. У меня немного затекли ноги, но я боялся пошевелиться – лишь бы только не разомкнуть объятий, не отпугнуть от себя этой бабочки, вдруг впорхнувшей в мою жизнь и поселившейся не только под одной крышей со мной, но и в моём сердце.
Меня с юности привлекали женщины – изысканные и утончённые, тихие и мягкие, тёплые и нежные, благородные и загадочные, порой немного легкомысленные и доверчивые. Мне всегда хотелось
Это невозможно! (
