подчинялись культу и его ритуалам. И за поступки этих религиозных отщепенцев отвечала она – Калиго, владычица опустошения. Так по её немому зову, матерь юного мальчика разомкнула свои руки над огненной геенной и маленькое тельце утонуло в языках алтарного пламени. Благо то, что несчастного загипнотизировали, не дали ему испытать весь тот ужас, боль и разочарование за своё семейство, за их предательство, за обречение себя на вечную разлуку с ними. По подземелью разошёлся запах пригорелого человеческого мяса и только пророк услышал «дивно пахнущее» амбре, он тут же закатился смехом помешанного и испел. – Вот оно, истинное боготворение, а не то, к чему нас неосознанно приучали сызмальства! Молитва Великому – это ли не бессознательно вдолбленная ложь, когда как созерцанию правды человек научается лишь осмысленным служением. Вот наш выбор всевышняя Калиго, мы сознаём, мы видим! Видим…
– Свой неотвратимый конец, – отозвался из-за спин эпоптов Девятый король. Глаза его не щурились, были полно открыты, но открытость в них и подавно не читалась. Душа, сокрытая за взором, была морознее самой хладной стужи и в своей ледниковости, даже иссушенный взгляд баронессы, не проронившей ни слезинки после содеянного, не мог тягаться с королевским хладнокровием. В одной руке Валенс сжимал остро наточенную саблю, подаренную ему на последней охоте с восьмым королём – Ноном; в другой же, родовое достояние Дивайнов – револьвер, с рукоятками из чёрной осоки10, уже смотрящий мушкой на нерадивую семейку. И не смотря на выраженный трепет в очах каждого культиста, рука Валенса крепко сжимала тополиную осоку, готовящуюся не просто порезать, но расчленить каждого, кто посмеет ещё хотя-бы что-то выкинуть в честь своего неприкрытого кощунства.
– Стойте, ваше превосходительство, не совершайте непоправимый грех! – поспешно завопил мессия-иерофант.
– Это мне ли ты смеешь брешить о грехе? – тут курок револьвера дрогнул и первый из шести барабанных экзекуторов пробил черепную пластину баронессы. Жена Панкрайта, от давления выпущенной пули, по наклонной отправилась вслед за сыном, чем Валенс ей оценил невероятную услугу, преждевременно пресеча муки, которые ей следовало бы испытать и которые она всяко бы испытала на костре со своей никчёмной, как выражался её муж, «осознанностью». Разбирательство с еретиками было уже делом не только королевского покроя, но и от части личного, так как после передачи письма от Великого, Панкрайты в какой-то степени встали под попечительство короля и как ответственный за них, он решает нести эту ответственность до конца.
– Праведные боги, да послушайте же! – высоким тембром всё не переставал гоготать только что ставший вдовцом аристократ. – Не видите ли вы, что он жив, мой мальчик цел, румянен и лучше, чем когда бы то ни было ещё! Ведь он теперь Загрей11! Услышьте же хвалу мою вам боги праведные и ты особенно, Калиго всевышняя, благодарю вас за ниспосланное нам девственное божество, – повернув пару рычагов, за стенами задвигались
