делано смеялась, пытаясь придать лицу жизненность и веселость.
– Как это?.. Разве вы не понимаете, с какой это целью делается, то есть просит он? Не знаете?.. Какая вы скрытная… Будет вам невинность корчить… В наше время это не годится…
– Ничего не понимаю, – говорила каждый раз Валентина и отходила от нее.
– Не понимаете? – крикнула один раз Лоскутова. – А чем же вы объясните ваш поступок?
– Какой поступок? – удивилась Валентина.
Лоскутова погрозила ей пальцем и цинично расхохоталась:
– Подумаешь, какая девичья память! А что значили ваши поцелуи на кухне?
Валентина покраснела и с искаженным от злобы лицом шагнула к ней.
– Если вы еще раз намекнете мне на вашу же собственную подлость, то…
Лоскутова сразу сделалась маленькой, как будто ее ударили чем-то тяжелым, а Валентина брезгливо скривила губы и отошла.
На сцене фельдшерица играла любовницу, а Василий – любовника-офицера. Валентине казалось, что они обнимались и целовались во время репетиций не искусственно, и, затаив глухую тревогу, она брезгливо отворачивалась.
Вечер устраивался накануне съезда. К сумеркам Валентина с Настей окончательно закончили установку сцены и украшение клуба. На стенах были прибиты вензеля из пихты. Зал также был обвешан и уставлен елками и пихтовыми ветвями. Яркий свет стремительно падал на хорошенькую сцену, делая ее еще более привлекательной. Настя радовалась, как девочка, и смеялась:
– Мотри-ка, девка, как игрушечка! Я только один раз видела представление. Ведь я здесь выросла и никуда не выезжала… Ах, а какая же вы мастерица, Валя!
Делегатский съезд в это время заседал в конторе. За стеной был слышен голос Василия – голосовали за кандидатов в президиум съезда.
– Кто за?
– Против нет?
– Оглашаю результаты…
После этого послышался скрип скамей, тяжелый топот ног и разговор.
– Кончилось… Идут, – сказала Валентина Насте, – собирай артистов!
И не успела еще сделать что-то важное, как в дверям подвалила гудящая толпа. Впереди шел Василий с Рувимовичем, после – делегаты съезда, а за ними в давке и криках шли женщины, ребятишки, рабочие и молодежь.
Места были заняты в несколько минут. Взрослые сгоняли молодняк, бабы ссорились между собой, придавленные ребятишки кричали благим матом.
Кто-то внес предложение удалить женщин, пришедших с детишками. Собравшиеся дружным ревом поддержали его. Бабье руганью покидали захваченные места и протискивались к дверям обратно.
Когда публика разместилась, за сценою подали звонок, и шум начал понемногу стихать.
На сцене появился Василий. Его голова чуть-чуть не доставала до лампочек.
– Вишь ты, чертоидол, как вымахал! – крикнул кто-то сзади.
– Смотри, потолок поднимешь, сохатый!
– Да заткнись ты,
