натяжно переступая, нес два ящика, из которых стройными рядами торчали коричневые головки бутылок.
– Пять лет не пивали такого причастия! – крикнул парень со шрамам на щеке. Он выхватил на ходу бутылку и со всего плеча ударил донышком о ладонь.
Пробка со свистом пролетела над головами рабочих.
– Брось!.. Вот хамина, дорвался, сволочь! – кричали сзади.
Яхонтова ухватили под руку и усадили в круг. Дела веселили и без водки, но он выпил поднесенную чашку.
Вихлястый раздавал бутылки и бабьим голосом окрикивал рабочих:
– Не наваливай! Не наваливай! Тю, черти земляные. Ух, эта шахтерская кобылка – из глотки рвет.
Чашка позвякивала, переходя из рук в руки.
Кто-то затянул старинную проголосную:
Полно, полно нам, ребята,
Чушо пиво пити,
Не пора ли нам, ребята,
Свое заводити.
К вечеру возчики начали ссылать хлеб в новые амбары.
На утоптанном снегу чуть дымили смолистым чадом догорающие костры. Порожние подводы одна за другою вытягивались в длинную нить.
К прииску нужно было сделать большой круг равниною (напрямик попасть было нельзя).
Лямка одной рукой придерживал большую трубку, а другой подбирал вожжи, осаживая нетерпеливую пару сытых гнедых лошадок.
– Отжили бедно! Отъездили плохо! – мигнул он Вихлястому на лошадей.
По взгорьям к прииску стягивались кучками дальние лесорубы. Синеватый дым густо висел над крышами построек.
В полуверсте от прииска дорога сворачивала на Боровое. Лямка, упершись в передок, задерживал горячившихся лошадей.
– Не заночевать ли нам, Борис Николаевич? – сказал он, шамкая чубук трубки.
– Это почему? – удивился Яхонтов…
– Да так, сердце что-то сохнет… Ночь… Темень…
– А вот, – показал Яхонтов дула двустволки.
Вихлястый тихонько рассмеялся и, выскакивая из кошевки, крикнул:
– Пил бы меньше, старый опорок, так не сохло бы!
В пути Лямка несколько раз пытался заговорить с Яхонтовым, но, не получая ответа, отвертывался, пыхтя трубкой.
– Измотался, – решил он и задремал.
Дорога вела в длинный Баяхтинский хребет, знаменитый своей крутизной. Лошади шли шагом, спокойно побрякивая колокольчиками.
Но на самом крутяке они вдруг остановились.
И не успели еще подняться с кошевки Лямка и Яхонтов, как грохнули один за другим два выстрела.
В ответ им, точно пораженные, затрещали далекие вершины скал… Яхонтов почувствовал ожог около локтя левой руки.
Он быстро вскочил на ноги, намереваясь защищаться.
Вблизи, за деревьями, послышался хриплый бас, напоминающий собачий лай. Кто-то брякнул железом (видно, ружьем).
«Еще будут стрелять», – мелькнула у Яхонтова мысль, и, подстегнутый близкой опасностью, он судорожно схватил лежавшую в кошевке
