у основания черенок ложки, как опасливо, будто ребенок, дует на походную ромалийскую кашу и придирчиво выбирает из белесых комочков то уголек, то неразваренное зерно.
– Раньше ты не был настолько разборчив, – не удержалась я, вылавливая ложку из своей миски и принюхиваясь к ароматному пару, поднимающемуся над кашей.
Искра досадливо посмотрел на меня и усмехнулся.
– А ты попробуй сама. Не отрава, конечно, но оригинальность рецепта ты наверняка оценишь.
– Между прочим, когда я пыталась готовить, в моей каше попадалось куда больше угольков, – пожала плечами я, зачерпывая пышную горку ложкой и храбро отправляя ее в рот.
Уй, мамочки! Мне показалось, что на языке у меня поселилась саламандра – настолько щедро сдобренной пряными травами оказалась каша. Я поперхнулась, едва не опрокинув миску на землю, и глянула на Искру сквозь повязку увлажнившимися от слез глазами, приоткрыв рот и пытаясь отдышаться.
– Осторожность лишней не бывает, – усмехнулся оборотень, нашаривая под телегой флягу и протягивая ее мне. Я ухватилась за нее, сделала большой глоток и скривилась – вместо воды там оказалось кислющее, слегка щиплющее язык молодое вино. Тем не менее припекать нёбо мгновенно перестало, а в желудке приятно потеплело. – Особенно с ромалийской кухней.
– Спасибо. – Я вернула флягу, и Искра небрежно закинул ее обратно под телегу, перед этим сделав приличный глоток. Надеюсь, хозяин, к чьим запасам мы столь бесцеремонно приложились, будет на нас не в обиде.
– Всегда пожалуйста.
Где-то далеко глухо пророкотал гром. Я подняла голову, всматриваясь в разноцветное небо с бегущими по нему рваными, клочковатыми облаками, идущими с севера. Солнце будто померкло, превратившись в тусклый серебряный кругляшок, все реже показывающийся сквозь прорехи в облачной пелене.
– Гроза будет, – вздохнул харлекин, стараясь побыстрее расправиться с завтраком. – Вон как ромалийцы засуетились – в чистом поле никому мокнуть не хочется. Доедай и пошли, нам твоя товарка по ремеслу рукой машет. В фургон зовет.
Я скосила взгляд. Лирха Цара и в самом деле стояла, облокотившись на выступающий край деревянного борта фургона. Тонкие пальцы перебирали разноцветные бусинки на длинных четках, узел которых был украшен золотой монетой с пробитой у самого края треугольной дырой. Туда. Сюда. Цветная каменная гусеница двигается то в одну сторону, то в другую, золотая монета на мгновение вспыхивает яркой звездой в солнечном луче, пробившемся сквозь облачную пелену, и тотчас гаснет.
Рука лирхи одевается в бирюзовое сияние, четки завертелись в тонких пальцах вдвое быстрее, бусины слились в многоцветную ленту, в сияющий обруч, кольцом обернувшийся вокруг крепкого запястья.
– Нашла время с четками играться, – фыркнул Искра, отставляя в сторону пустую миску и поглядывая в мою, едва ополовиненную. – Не спи, остынет.
– Будешь? –
