дни. «Но это же варварство, синтоизм учит почтению к неодушевленным предметам», – вскричал я и попросил лопату. «Да их здесь полно», – добродушно заметили биологи, но лопату дали.
Омелькот стоял возле вертолета – душа нараспашку, – но какая-то тревога не покидала меня. «Наверное, я успокоюсь только в вертолете», – подумал я, а тем временем начался досмотр. Кухлянка была проверена и вызвала усмешки пограничников, а вот позвонок их очень заинтересовал. Они стали его крутить и простукивать. Понимая наивность вопроса, я все же спросил: «А что вы хотите обнаружить?» – «Хороший вопрос, – ответил один их них, – именно обнаружить, а не найти. Сусуманское золото мы обнаруживаем даже в Кливленде». Это замечание было встречено другими военными с явным неодобрением. «Ты чего сегодня такой разговорчивый, Пинкертон?» – строго спросил другой, рангом повыше, но все же и он был непрост, заглянув в foramen occipitalis. Не обнаружив ничего подозрительного, он попросил меня взять бинт в медпункте и тщательно его забинтовать. О кухлянке никто и не вспоминал.
И вот я прилетел в Москву. Всегда после тяжелых перелетов давался день отгула, и в этот день, забрав кухлянку, я поехал в Химки, к родителям. Мама была заведующей бактериологической лабораторией большого госпиталя Минмонтажспецстроя на Планерной, и я попросил ее пропустить кухлянку через центрифугу, добавив туда каких-нибудь ароматизаторов. Через несколько дней я приехал на Планерную – кухлянка продолжала издавать удушливые запахи, исходящие от неведомых мне сил. Но обнаружилась и другая особенность кухлянки – трубчатый волос оленя стал осыпаться. Может быть, ее надо было смазывать нерпичьим жиром, но Омелькот тогда промолчал.
И тут неожиданно появился мой монгольский друг Давааням, он заканчивал Суриковское училище по специальности «монументальная живопись», и его кумирами были Диего Ривера, Ороско и Сикейрос. Увидев кухлянку, он не отрывал от нее взгляда. Его русский хромал, но я понял, что он будет использовать молотый красный кирпич как адсорбент, и запах исчезнет, но для этого он должен забрать кухлянку себе. «Через месяц привезу», – сказал он, прощаясь, но неожиданно развернулся и направился в сторону кухни, рядом с которой располагался туалет. «Ты куда?» – не очень деликатно поинтересовалась моя мама, ее святая простота предполагала прямые вопросы. «Тетя Роза, я хочу посмотреть, хорошо ли привязана моя лошадь». Этот ответ и сегодня является украшением многозначного контекста буддистской этики.
Он приехал через полгода. «Как кухлянка?» – спросил я осторожно. И тут Давааняма понесло, он стал сбивчиво рассказывать о маленькой и злой бабушке, которая съела кухлянку. «Бабушка съела кухлянку» – до этого не смог бы додуматься даже Гофман, такая бабушка могла бы съесть и его Песочного Человека. «Какая бабушка, откуда она появилась?» – спрашиваю его. «Она вот такая маленькая и очень злая. – И он показал мне это на пальцах, этот жест у нас принят при расставании, когда говорят: „Ну, давай на посошок!“ – И она летает», – добавил он. «У бабушки есть крылья?» – я был озадачен. «Да, – ответил он, – у нее матовые крылья». – «Именно
