для меня стало неожиданностью, когда в один из моих визитов под каким-то благовидным предлогом меня в кабинете вице-президента фирмы поймал сам Генри – Хен.
– Я знаю, кто вы такой, – прошипел он. – Вы из детективного агентства. И я знаю, чем вы заняты.
– Я не уполномочен обсуждать характер моей деятельности, – отчеканил я.
Мне доставляло неизменное удовольствие произносить эту фразу.
– Пожалуйста…
Вот тут-то до меня и дошло, что он вовсе не угрожает. Он меня умоляет.
Сталкиваться с человеком, стоящим настолько выше меня на социальной лестнице и выступающим в роли просителя, мне тогда еще не доводилось. Ощущение было опьяняющее. Он твердил, что вернет все деньги в самый кратчайший срок; что, если он потеряет работу, его жена уйдет от него и заберет детей. Потом, пристально вглядевшись в мое лицо, – по-моему, за все это время я не произнес ни слова, – он умолк и весь как-то подобрался, как будто пытался заставить себя распрямить плечи.
– Прошу прощения; поступайте так, как считаете нужным.
Он круто развернулся и вышел, а я остался стоять столбом. Он был абсолютно убедителен. Я ни на миг не усомнился в его боли. Как бы там ни было, я его сдал. Разумеется, Хена уволили, но фирма не стала выдвигать обвинений, что с их стороны было более чем великодушно. Ко все общему – а более всех его собственному – удивлению, Мадлен встала на его сторону. Тут я не могу не отдать ей должное.
Неделю спустя я отыскал его, потому что так и не смог понять, каким образом он меня вычислил, и предложил ему работу. Он был очень тронут тем, что кто-то снова доверяет ему, зная о том, что он сделал, а я, в свою очередь, был тронут тем, что он держался абсолютно без всякого снобизма.
Он ни разу не дал мне понять, что считает себя в чем-то выше меня; напротив, он всегда восхищался мной – моей независимостью, моим профессионализмом, а в прошлом и моей женитьбой на Джен. Он всегда считал – он сам это сказал, – что мы отлично дополняем друг друга.
Вот и я тоже так считал.
Говорят, выпивка убивает, только это неправда, в противном случае мы все были бы мертвы. Убивает печаль, если она настолько сильна и всепоглощающа, что невыносимо быть не просто трезвым, а вообще в сознании.
Когда Джен ушла от меня, я думал, что печаль не может быть сильнее, что боль не может быть острее, что я не смогу этого пережить. Но я ошибался: никуда я не делся. Да, я пью, но я не алкоголик. Уж я-то знаю разницу. Когда бывает со всем плохо, а плохо бывает до сих пор, даже два года спустя, я могу пить, пока не становится не так больно.
Первый факт, который я узнал о Джен, это то, что у нее порок сердца. Мне было восемь, я шел из школы домой, когда ко мне подошла девочка, которую я видел по соседству, – ее родители держали неподалеку китайскую забегаловку. Девочка заговорила со мной совершенно без всякого стеснения.
– У меня в сердце есть
