что вы! Кто же из баранины бульон варит! То-то я чувствую, что свечным салом пахнет, – сказала Глафира Семеновна и отодвинула от себя бульон. – Скажите, неужели это самый лучший ресторан? Мы просили извозчика привезти нас в самый лучший, – спросила она брюнета. – Добре этот ресторан?
– Наиболий немский ресторан, – кивнул брюнет.
– Немецкий, а такой плохой, – пожала плечами Глафира Семеновна. – Так какая же это маленькая Вена! Разве в Вене так кормят!
– Ну, на безрыбье и рак рыба, – ободрял жену Николай Иванович, съевший всю свою порцию бульона. – И из овечьего мяса бульон для разнообразия поесть не дурно. Приедем в Петербург, так будем рассказывать, что ели в Сербии бульон из овечьего мяса.
И он придвинул к себе порцию бифштекса. Придвинула и Глафира Семеновна, отрезала кусочек и понюхала.
– Деревянным маслом что-то припахивает, – сказала она и, положив в рот кусочек, стала жевать. – Положительно деревянное масло.
– И я слышу, – отозвался Николай Иванович, уничтоживший уже половину бифштекса. – Но это ничего. В Неаполе ведь мы заведомо ели же бифштексы на прованском масле.
– Так то на прованском, а это на деревянном.
Глафира Семеновна отодвинула от себя бифштекс.
– Брат-славянин! Оливковое это масло? Елей? Из оливок елей? – спросил Николай Иванович брюнета.
– Олива, олива… Есте… – отвечал тот.
– Ну вот видишь… Кушай… Ведь и деревянное масло из оливок, только похуже сорт. Кушай… Это не вредно.
– Сам жри, а я не могу… – отчеканила жена и стала кушать белый хлеб, запивая его глоточками неготинского вина. – Завезли в такое государство, где можно с голоду помереть, – прибавила она и приказала подать себе кофе со сливками.
Николай Иванович между тем ел поданный ему бараний фарш в виноградных листьях, жевал, морщился и силился проглотить.
– И охота тебе всякую дрянь есть! – сказала ему Глафира Семеновна.
– Нет, оно не совсем дрянь, а только уж очень перчено. Весь рот спалило. Очень уж что-то туда ядовитое намешано.
Он проглотил наконец кусок и вытаращил глаза, открыв рот.
– Добре? – спрашивал его брюнет улыбаясь.
– Добре-то добре, только уж очень пронзительно. Что здесь имо, брат-славянин? – спросил Николай Иванович, указывая на колобок, завернутый в виноградный лист, оставшийся на тарелке.
– Бибер[33], паприка… Добры бибер…
Второго колобка Николай Иванович уже не стал есть и тоже спросил себе чашку кофе.
– Ну, все-таки настоящего сербского блюда попробовал, хотя и опалил себе рот, – сказал он себе в утешение. – Зато уж самая что ни на есть славянская еда!
За питьем кофе супруга стала расспрашивать брюнета в очках, есть ли в Белграде какие-нибудь увеселения, но оказалось, что никаких. Театр имеется, но труппа в нем играет только зимой наездом. Есть концертный зал, но концертов ни сегодня, ни завтра в нем нет. Есть какой-то
Перец (
