пари на что угодно, что это – наглое вранье, причем пришедшее в ее голову только что. Она забыла точную дату, поэтому и позвонила на день раньше, а когда я ее уличил, или, как говорят русские, ущучил, мгновенно соврала.
Но!
Проверить я не могу. Да даже если бы и мог, что с того? Она засмеялась бы – о боже, я помню, как она умеет смеяться… – и легко перевела разговор на другое.
Стиснув зубы, спрашиваю как можно равнодушнее:
– Чего тебе надо?
То, что ей что-то надо, – это факт, медицинский, научный, да какой угодно. Три года Мархи молчала. И вот вдруг…
Пауза – видимо, она пожимает плечами, как всякая женщина, которая не делает различий между обычным и телефонным разговорами. Я слышу ее дыхание. Потом звучат слова:
– Разбирали с Jojo бумаги, нашли свидетельство о регистрации нашего брака…
Конечно, это оскорбление. Позвонить брошенному мужчине и сообщить, что о нем вспомнили только тогда, когда с любовником наткнулись на свадебный документ… Jojo… Я даже не знаю, не уверен до сих пор, мужчина это или женщина [3]. Но именно это существо с оранжевыми волосами увело у меня Мархеритту, мою Мархи…
Ее кожа была словно облита шоколадом и имела тот неуловимый оттенок коричнево-кремового, какой можно увидеть только в чашечках с chocolat chaud [4], что подают в кафе «Ротонда», расположенном по знаменитому адресу «бульвар Монпарнас, 105». Об этом кафе писал знаменитый русский поэт Маяковский, застрелившийся из-за несчастной любви.
Сезан
остановился на линии,
и весь
размерсился – тронутый.
Париж,
фиолетовый,
Париж в анилине,
вставал
за окном «Ротонды».
Мархи не читала Маяковского. Возможно, она вообще не умела читать, по крайней мере, я никогда не видел у нее в руках книги или газеты или даже женского модного журнала.
Зато она умела целоваться. Ее губы были упруги, как мармелад, а язык – словно ящерица, горячая и быстрая. И если закрыть глаза и провести рукой по ее спине, казалось, что гладишь оживший персик. Знаете, есть такие итальянские персики, покрытые нежнейшим пушком, кажется, они называются pesca? Вот такой была кожа у моей Мархи… Я опять говорю о ней в прошедшем времени, а ведь она есть, она звонит, и ее знойное дыхание бьется в трубке.
Она была гибкой, как бамбуковый шест или как китайский меч для кун-фу. Я намеренно сравниваю Мархи не с растением, не с животным, а с оружием, потому что она и была им – опасная, грозная, способная уничтожить любого, кто пытается взять ее без должной сноровки и умения.
Я почти год овладевал этими навыками. Я ездил за ней по всей Европе, ночевал в прокуренных польских мотелях и греческих домах для приезжих, где по стенам бегают богомолы. Я дрался за нее! Дрался с французскими байкерами, с румынскими цыганами и с албанскими бандитами, которые хотели продать Мархи в турецкий бордель. Причем, по-моему, она не была
Jojo – по-французски и «красавчик», и «красотка».
Горячий шоколад (
