русская литература еще не сказала своего последнего слова…» – басит лектор, а студенты, впечатлительный народ, вздрагивают и поеживаются. Очень уж грозный образ всплыл: сидит себе, или стоит, где-то на высоком гранитном постаменте великая, в парче и жемчугах, русская, чуть ли не со стогом сена на ладони, литература, пергаментно-желтоватая, и слово-то какое! – литература, как регистратура или микстура… – сидит матрона, или матрена, отечественная деметра всех там толстых и горьких, красных, белых и даже черных, сидит-стоит себе и думает: а не сказать ли последнее слово? Или пару-тройку последних слов? Аль погодить? Может, еще кто прорвется.
Нам тогда очень нравилось слово «словесность». Она могла быть изящной. «Изящная словесность»! Изящная словесность. Как прекрасно. Все прочее – литература, прочитали мы в переводе с грузинского. О да, конечно, о «литературе» так и надо. Вот это, неуловимое, – да! – а все прочее – литература. Но что э т о?
Шел дождь, которому было не до нас. Он размеренно раздевал деревья. Занят был.
Лекция хорошая, забавная. Наташа, в финале колоссальной эпопеи многодетная, обсуждает с многодетным Пьером что-то хорошее, их семейное, это после всего-то!.. Милая Татьяна, твердо сожительствующая с нелюбимым мужем, Лиза, отчалившая в монастырь… Господи, что с ними со всеми!
В аудитории – сплошь молодая публика, явившаяся утром в институт сплошь из несобственных постелей со свежайшими воспоминаниями ночи. «Образы женщин в великой русской литературе…» Да это не образы, а образа! Мы сидим под образами.
Я слушаю и все меньше понимаю. Почему мужчины поют который век гимны страсти нежной, а женщины убиваются, слушая мощный мужской хор? Почему у наших женщин изначально нет всей игральной колоды, как есть она у наших мужчин? Почему дана одна козырная карта – девственность – и только один ход: отдать ее одному из хористов? А он еще подумает.
Чуть более поздние мысли: может быть, дело в нашей северной природе? Может быть, миф о необязательности, факультативности нашей чувственности был нужен во спасение наших хористов как воинов? Чтоб голова не болела об оставленной на стене Ярославне? С другой стороны, южная жара и бесконечные войны у них в регионах, – как они там выкручиваются? Неужели дело только в уверенности мужчины, что вот эти дети – его дети? Конечно, кормить чужих неприятно, но при чем тут вообще дети?! Или, в конце концов, гормональный строй определяет мораль, законы, искусство нации?!!!
Волнуюсь я не зря. Кругом – мужчины, дети разных народов. Каждый – со своим однопартийным взглядом на половые отношения. Каждый гнет свою, единственно правильную, линию сюжета. Смешней не бывает. При этом все хотят одну и ту же женщину, сексапильную на любой национальный вкус. Такая уж получилась универсальная женщина, черт бы ее подрал. Носить эту шкуру трудно: я выделывала ее, дубила, мяла, кроила, шила и украшала восемнадцать лет подряд – на свой вкус, без подсказок и ориентиров. Набивала свои синяки и шишки, а мне теперь говорят, что все получилось превосходно, только вот у нас в дырдырстане, а у нас в бумбутури, в бромгексинии, в каталепсонии,
