друг на друга одинаковыми серыми отцовскими глазами. Это было единственное наше сходство. В остальном – я был высок, а она не доставала мне и до плеча, у меня волосы светлые, у неё алые, потому и назвали её Алёна, а когда помладше была, отец её искоркой называл. Видно было сестру среди прочих девок издалека с её рыжей косой. И сама по себе она как огонь, а я в сравнении с ней, что сухарь. Вот и теперь я молча прошёл в дом.
Запахло печным дымом, от которого защипало глаза, в дальнем углу у жаркой печи на скамье сидела мать. Отсветы прыгали по камням и золотили лицо, и выбившуюся из-под повоя седую прядь. Она подняла на меня глаза, и встревоженный взгляд сменился нежностью.
– Сынок.
Я подошёл к ней и склонил лицо к её ладоням. От матери всегда пахло хлебной закваской и душистыми травами.
– Отчего задержался?
– Не волнуйся, ничего со мной не случится.
– Ты один у нас, – тихо напомнила мать и посмотрела так долго, словно что-то новое во мне увидела.
– Я знаю.
– Иди умойся. Отец сейчас придёт.
Я вышел на двор, зачерпнул воды из бадьи, обтёр солёное лицо. Девушка не выходила из головы. На что я не люблю этих девиц: намажутся ягодами, да только хохочут и ждут, что парни, как мухи, слетятся. Но ведь и её одежда никуда не годится! Может, род бедный или вовсе сирота она? Да вроде селение за рекой хорошее, крепкое, уж не оставили б в беде. Хоть волосы прибрала, нехорошо девке без венчика.
Тут услышал я стук копыт нашего Бурого, отец вернулся.
– Мужики говорят, ты один в поле остался? В самое пекло? – строго спросил отец, только завидев меня через тын.
– Я девушку встретил, – опустив глаза, пробормотал я. Сестрица моя, сидевшая на крыльце, обернулась. Отец лихо спрыгнул с коня. Подошёл, отдал мне поводья, посмотрел, ничего не сказал. Я пошёл поить Бурого колодезной водицей в надежде, что Алёна за мной не увяжется, а то не спасёшься. Сестра пошла помогать матери собирать на стол. Мы ели молоко с зелёным луком, свежим хлебом и яйцами. Проголодавшись за работай, я глотал куски мягкого свежего хлеба. Большак был прав: надо было домой идти, с полудня будто нутро перевернулось, да на место не встало.
До синих сумерек я чинил корзину сестрицы на дворе. Плетение прохудилось, за мелким трудом успеваешь поразмыслить. Приятная прохлада после жаркого дня спустилась на раскалённую землю. Во влажном воздухе носились мошки, листва бросала на траву кружевные тени. Рановато купаться, да жаркие стоят дни. Только я поднялся спину попрямить, сестра тут как тут.
– Куда идёшь? – спросила она, выглянув из дома на крыльцо. За поясом у неё была заткнута прялка с большим пушистым куделем. Я направился со двора.
– Корзина твоя готова. Купаться.
Она юрко соскочила с крыльца.
– Купаться? Хочешь, чтобы тебя ичетики утащили?
– Алёна, я на нашем добром месте купаться буду! Ты одна такая трусиха!
– Вот встретишь их и меня вспомнишь.
– Да за что только Селемир тебя любит? Уж не за страшилки твои.
