одной. Настоящих друзей, которые «просто так» – и восхищаются, и слушают заинтересованно, и радуются успехам, и помогают без лишних просьб – было мало, буквально двое: москвичка Аглая и Копилкин. Фёдор Копилкин, или просто Коп – сорокалетний, чёрно-юмористический, вечно взъерошенный типус, любитель Вериной стряпни и своих – признаться, занятных – монологов, редкого таланта и периодической запойности композитор-минималист. Насочинял Коп тучу музыки, но даже мизерную её часть, кроме вполне нормальной Веры, да двоих-троих получокнутых друзей Копа, мало кто знал и слушал.
Она вернулась мыслями в офис, быстро «пересчитав» тех, кто хвалил бессребреннически.
– М-да. Правы. Не стану возражать.
– Вот! – Жозеф обрадовался. – Еще одна черта сильной личности: уметь признавать
правду, сколь бы горька она ни была. Признавать спокойно и с достоинством.
– Слушайте, мсье! – неожиданно для себя выдала Вера. – Ой…
– Нет-нет, не смущайтесь. Вы опять же совершенно точно, хоть и подсознательно, угадали
во мне потомка французского дворянского рода. Поразительно! Позвольте, мадам, поцеловать вам руку. – Он быстро разогнул своё, будто свинченное из прямых плоских планок тело, подщёлкнул каблуками (упс!) и протянул руку. Вера от неожиданности – и обращения к ней, и этого вполне естественного, без натяжек, жеста, – послушно положила свою руку на ладонь Жозефа. Он приложился коротко. Губы оказались сухими и прохладными. «Приятно…» – успела подумать она. Он распрямился.
– А берет-то не сняли, батенька! Кто ж даме руку целует, не снявши головного убора? –
Оба понимающе рассмеялись. На этой «высокой» ноте их и прервал тоже повышенный на четверть тона голос шефа из кабинета. Нет, не раздражение, лишь любопытство: «Что это там – и без меня – происходит?». Дверь к нему в кабинет всегда была чуть приоткрыта, когда там не было посетителей. «Ве-ера-а-а!» – протянул голос.
– Иду-иду, Андрей Андреич! Простите, Жозеф, я на минутку, подождите. – И Вера
зашла в кабинет.
Минут через семь (чувство времени – то, что в ней особо ценил шеф) вернулась.
Никого.
Пусто.
Стул для посетителей у её стола придвинут на место. Ни звука не доносилось, пока она была в кабинете (обычно всегда прислушивалась – кто там перемещается), обычно «громкая» дверь не хлопала. На столе лежал жёлтый диск.
Без надписей, в прозрачной коробке. (Как сказали бы на «Пикабу», «Аж олд скулы свело!»: Вера давненько не брала в руки CD – всё давно на флэшках да в «облаке».)
…
В последние месяц-два её начала подмучивать бессонница. Зима, впрочем, и так – не самое любимое время года, однако – это не дело. Что за ерунда – спать по четыре-пять часов?! Ничего после этого хорошего не выходило: и работа начала слишком утомлять (а ведь – не мешки таскала), и выезжать «в свет» стало напряжно, и у себя видеть гостей – влом, а уж самой – к кому-нибудь
