руки о Нюркин бок. – Хозяйство вести – не мудями трясти… – И передразнила меня: – У-умная… Дура столяросовая! Была бы умная – ушла бы с немцами… как девьки наши ушли.
Мы договорились с отцом Владимиром встретиться на следующий год в Иерусалиме: он возьмет меня в поездку по святым местам. Но я знал, что не поеду: какой из меня богомолец.
А Вера Борисовна все-таки к Нему ускользнула. Меня в Москве не было, так что мы даже не простились.
Соседка
– Борькя-я!.. Где мой сотовый?!
Это Тамара Яковлевна, соседка моя возлюбленная, шумит: опять внук ее с девками куда-то унесся и мобильник прихватил. Она пробралась сквозь малину к забору, где я мучился с бесконечным хреном, маленькая, похожая на пожилого спортсмена в тренировочном костюме, с огромным лопухом на голове под косынкой – от давления.
– Телефон потеряла. Крестины сегодня, а наши опаздывают, позвони, сынок, что стряслось? – Чтоб не стоять попусту, она выдрала здоровенный хвощ в половину ее роста.
– А как дитя назвали, по-нашему или по-ихнему? – Вопрос мой не праздный: внучка замужем за корейцем.
Соседка поправила лопух под косынкой.
– По-ихнему… Владиком… Ты хрен три против ветра и черняшку за скуло, иначе слеза прошибет.
С Тамарой Яковлевной, потомственной дворничихой, мы живем через забор треть века. Садовое товарищество наше пролетарского происхождения – все друг другу врут, завидуют, перегрызлись в кровь, а у нас разлюли малина… Ни на меня, ни на свою многоярусную родню она ни разу не повысила голос, а если вдруг и возопит: “Куда, пропадла?! Убью, сучара!..” – это на животный мир – курей, кошек или свинью Клаву, которые, видимо, что-то нарушили в ее огороде. Врать она брезгует, завидовать не умеет, вечером у забора, где основное наше общение, сетует: “Что ж они все заврались напрочь!.. Ведь это ж не упомнишь, где, кому, что наплел, а если собьесся потом – сраму-то!..”
– Что-то Фроси давно не видно? – Кошки Тамары Яковлевны столуются и у нас.
– Всю зиму с Васькой гуляла, теперь опросталась, котят попрятала, знает: пока слепые, я их купаю, а уж за ручку приведет – пусть живут. Прививку ей буду делать от беременности или Ваську ампутировать.
Когда-то она топила очередное поголовье, зарыла, утром услышала писк. Расколупала могилку – один живой. Теперь любимец. У Васьки с возрастом черный мех стал рыжеватый, как старый крашеный котик. Никакой кастрации она ему, разумеется, делать не будет и Фросю любезную не станет беспокоить. Вечерами она воркует с ними елабызным голосом: “Кисонька, девонька, мальчик усатый, пошли баиньки”. Как-то Фрося потерялась, Тамара Яковлевна переполохала всю округу: “Кто найдет серую кошечку в положении, дам денег”. Ее завалили котами всех мастей, среди них отыскалась и отощавшая Фрося.
Центровая ее проблема – Клава. На восьмидесятипятилетие Тамаре Яковлевне подарили живого поросенка, зарезать руки не дошли; теперь Клава – член семьи, второй год бродит
