волк. Кажется, еще ты и умный, как змея. Что ты будешь делать с языком, если тебя схватят враги на своей земле, как мы урусута прошлой осенью? Расскажешь ли ты им все, что знаешь, если с тебя начнут сдирать кожу?
– Тогда, наверное, будет лучше, если я выполню приказ, не зная, зачем он нужен?
– Тогда ты можешь выполнить приказ не полностью. Или просто недостаточно хорошо.
– На месте урусута, – заерзал на ковре Туглай, – я бы твердил, твердил и твердил, что заблудился. Если же бы мне не поверили и начали пытать, я бы открыл им «стра-а-ашную», – тут он скорчил гримасу, – тайну. Например, что мы ищем какого-то бежавшего к соседям с чужой казной боярина.
– Боярина?
– Ну, в нашем случае – мин-баши. Или нойона. Чем ложь нелепей, тем ей охотней верят. Начнут искать нойона, сокровища, ничего и никого не найдут и отпустят. Или просто убьют.
Теперь повелитель дергал себе ус.
– Великий хан Тохтамыш задумал поход на Москву.
– Когда? – разинул рот арактырец.
– Ну, сейчас пройдет кастрация жеребят-двухлеток, и можно собираться. Но мы не должны повторить ошибку Мамая – тот трубил о своих целях на всю Вселенную, и когда наконец вышел из Орды, урусуты уже собрали большое войско. Нет, надо все делать в тишине. Мы хотим захватить их купцов на Итиле, забрать корабли, переправиться на Русь и очень быстро войти во Владимирский улус.
– Не гневайся на меня за вопрос, – склонив голову, произнес Туглай, – а зачем нам Москва? Ведь это, если так можно назвать – самый мирный из всех наших врагов?
– Не гневайся? – усмехнулся оглан. – Как раз гневаюсь. Надеюсь, ты не будешь обсуждать приказ?
– Не буду. Все сделаю, как надо, и умру, если нужно.
– Я скажу честно. Я сам не понимаю. Повод есть – коназ Дмитрий отказался ехать в Орду. Причина? Может, царь царей, кесарь и владыка мира хочет забрать все московское серебро? Может, ежегодного ясака уже мало? Еще говорят, что Дмитрий так осмелел после Саснак кыры, что хочет сам пойти войной на степь.
– Кто говорит?
– Урусуты. Другие урусуты, которые его не любят.
– Ха! Да коназ Дмитрий на Саснак кыры еле живой остался! Сам говоришь – недруги. Они там грызутся между собой, как голодные псы. Нашими руками хотят Москву наказать…
– Откуда ты все знаешь? – оторопел оглан.
Туглай испугался – не сболтнул ли чего лишнего? И вправду – язык птицы!
– С Фаттахом часто разговариваю, – смутился он.
– Да, – кивнул повелитель, – слуга Аллаха весьма осведомлен. Может, он здесь не по повелению своего бога, а по приказу какого-либо мусульманского шаха?
Сотник внимательно смотрел на своего хозяина – думал, говорить, не говорить? А когда еще представится возможность вот так, с глазу на глаз, беседовать с огланом? Да, возможно, никогда.
– Может быть, не шаха, а эмира? – сглотнув слюну, сделал он неуклюжий намек.
– Да, – согласно улыбнулся
