и способность эта явно передавалась по наследству. Иногда Сибилле казалось, что она тоже так умеет, просто никогда этим не пользуется.
Но пока ей одиннадцать, и, спрятавшись на лестнице, она слушает разговор родителей.
– Двоюродные братья и сестры над ней смеются. Никто ни слова не понимает из того, что она говорит. Я этого не вынесу!
Хенри Форсенстрём не отвечал.
Наверное, читал какие-нибудь бумаги.
– У нее же выговор хуже, чем у последнего смоландского работяги, – продолжала мать.
Она услышала, как вздохнул отец.
– А что тут страшного-то, – ответил он с еще более ужасающим смоландским произношением. – Она же тут выросла.
Беатрис Форсенстрём на мгновение замолчала. И хотя Сибилла не могла видеть свою мать, она точно знала, как та сейчас выглядит.
– В любом случае я считаю, что ей лучше остаться дома… А я тогда наконец куда-нибудь выберусь. Мама сказала, в следующую пятницу премьера “Травиаты”.
– Конечно. Делай как хочешь.
Именно так мать всегда и делала.
Сибилла никогда больше не ездила с ней в Стокгольм. В следующий раз она окажется здесь при совсем других обстоятельствах.
Проснувшись на следующее утро, она всем телом почувствовала, что что-то не так. Ей казалось, что она заперта в домике, как в клетке, и ей захотелось поскорее отсюда уйти. Камин погас, она замерзла, но с горлом, слава богу, стало легче. Накануне вечером она боялась, что это гнойная ангина, которой однажды она уже болела. Лечится пенициллином. Попасть к врачу без карточки пациента нелегко, так что хорошо бы все обошлось.
И потом, какой врач, если ее разыскивают!
Еще она сильно проголодалась. Съела остатки хлеба, хотелось пить, но всю колу она выпила вечером. Помидор и последнее яблоко завершили завтрак.
Собрала вещи. Аккуратно поставила на место подсвечник и миску. Вернув на место подушки, огляделась по сторонам, проверяя, все ли в порядке, и, взвалив рюкзак на плечи, открыла дверь. Не отпуская ручку двери, помедлила.
Страх. Она его давно не испытывала.
Рюкзак сполз с плеча, она снова закрыла дверь.
Черт, да соберись же!
Вытащив одну из табуреток, она села и обхватила голову руками. Плакать она тоже разучилась. Давно поняла, что это не помогает. Да и с тех пор как ее оставили в покое и предоставили самой себе, повода для слез, в общем, не было. Хотя был… один… Но он прятался так глубоко, что боль туда не доходила. Мысли занимала еда. А еще то, где провести следующую ночь. Остальное отодвигалось в сторону.
К тому же сейчас у нее есть деньги.
Она положила руки на грудь, туда, где в плоском кошельке под одеждой хранилось 29 385 священных крон.
Еще немного, и ей хватит. Еще немного, и она у цели, за которую боролась последние пять лет, цели, благодаря которой она
