черканул чего-то в перекидном календаре. – И у нашей прессы – тоже.
Ухваткин покосился на Диму.
– Неделю тебе, Савельев, даю, – продолжил он в селектор. – Найдешь супостатов – честь тебе и хвала. Не найдешь – на горный курорт поедешь, вне очереди! Понял?!
– Так точно, товарищ генерал. – Вздох.
– Ты там не вздыхай. Работать надо, а не вздыхать! В общем, так: через десять минут зайдешь ко мне. Сначала опросишь товарища журналиста. Как свидетеля по данному делу опросишь. А потом доложишь ему, как идет работа над делом. Естественно, в рамках допустимого доложишь. Не раскрывая всех секретов оперативно-разыскной деятельности. А вот мне, – внушительно повысил голос генерал, – ты будешь докладывать дело в полном объеме. И – ежедневно! Понял, Савельев?!
– Так точно.
– Все! Работай! – Ухваткин сердито отключил селектор.
Когда бы речь шла не о маме, Дима, пожалуй, ухмыльнулся бы: настолько наигранной выглядела сцена. Слушая спектакль, в ходе которого генерал, что называется, перевел стрелки на неведомого Савельева, Дима впервые подумал, что его вера во влияние прессы на ментуру была, пожалуй, преувеличенной. «Замотают менты дело, – с тоской подумалось ему. – Как пить дать, замотают. А если и поймают гадов, то случайно… Что же, просить главного звонить министру внутренних дел?.. Так ведь звони министру, не звони – все равно крайним окажется какой-нибудь Савельев».
Когда Ухваткин повернулся к журналисту, Дима быстро спросил:
– Вы упоминали про «горный курорт вне очереди». Это что – Чечня?
– Так точно, – вздохнул генерал. – У меня за год три офицера там погибли. – И добавил задушевно: – Эх, какие ребята были, если б ты знал, журналист!..
Генерал с легкостью перескочил на «ты», будто бы гибель его бойцов (и, стало быть, его собственная, полная опасностей работа) давала ему на это неоспоримое право.
– Сочувствую, – пробормотал Полуянов.
– Знаешь, корреспондент, – в прежней доверительной манере проговорил генерал, – мы, конечно, не те менты, как в телевизоре показывают. Но я тебя уверяю: мы тоже кое-что умеем. И я твое горе понимаю. И я тебе обещаю – я, лично! – я сделаю для тебя все, что смогу. Слово офицера.
«Какой артист в нем помирает, – подумал Полуянов. – С какой легкостью необыкновенной генерал меняет настороженность на радушие. А радушие – на начальственный гнев. А гнев – на задушевность… Как же он до генерала-то дослужился, если столько на публику работает? А может, именно потому и дослужился?»
В дверь постучали, потом заглянули.
– А, Савельев!.. – проговорил генерал, опять меняя тон – теперь на отеческий. – Давай, Савельев, проходи, садись. Заждались мы тебя. Вот, познакомься: тот самый корреспондент. Из всеми нами любимой и уважаемой газеты – «Молодежных вестей».
Дима привстал. Навстречу ему по красному генеральскому ковру прошагал стандартно одетый кожаный молодой человек. На устах – приклеенная улыбка. «А лицо у него – хорошее. Честное лицо», – успел подумать
