не ответил, и Монтгомери повернулся и хмуро посмотрел на нее:
– И что теперь делать?
– Вы возьмете меня с собой? – спросила Вероника.
Монтгомери не ответил, не смог ответить, и она улыбнулась неуверенной, трепетной улыбкой:
– По-видимому, моя репутация безвозвратно погублена. Разве имеет значение, если я останусь с вами?
– Для меня имеет. У меня нет намерения брать на себя заботы о женщине. Глупой женщине. Женщине, в которой нет ни унции здравого смысла.
– Почему вы так сердитесь? Ведь из дома вышвырнули меня. Не вас!
Монтгомери посмотрел на нее сверху вниз.
– Почему-то я испытал побуждение спасти вас нынче вечером. Но не осознал, что мне еще придется подыскивать для вас место жительства.
И тут вдруг в ней взыграл гнев, как ни странно и ни обоснованно это было. Вероника вскинула подбородок и посмотрела на него с яростью.
– Я не просила вас спасать меня.
– Нет, – согласился он, отчеканивая каждое слово, и тон его был убийственно колючим. – Вы предпочли бы, чтобы вас изнасиловали в присутствии нескольких десятков мужчин.
Она тотчас же замолкла. Какого черта он с ней возится?
Монтгомери не мог недооценивать упрямства графа Конли, особенно теперь, когда тот сообщил о своей принадлежности к аристократии, перед представителями которой Монтгомери пришлось появиться на прошлой неделе. Они весьма пеклись о своем положении в жизни и обществе и своей исключительности.
Граф Конли был вполне способен обречь свою племянницу на голодную смерть.
А униженное пребывание перед дверью дядиного дома никак не помогло бы Веронике восстановить свою репутацию.
– Не смотрите на меня так неприязненно, – сказала она, и слова ее прозвучали так, будто она пыталась заглушить готовый вырваться плач.
– Не сказал бы, что поступил бы иначе, будь вы моей племянницей, – ответил Монтгомери, с трудом сдерживая гнев. – Вы полная идиотка.
Вероника повернулась и, не говоря больше ни слова, спустилась по ступенькам и пошла дальше по дорожке, ведущей на улицу. Монтгомери решил, что она направляется к его карете, но Вероника продолжала идти дальше, не обращая внимания на коляску.
И в самом деле идиотка.
Наконец он нагнал ее, схватил за руку и повернул лицом к себе:
– И что вы собираетесь делать?
– Уходить.
– У вас есть друзья, у которых вы могли бы жить? Или другие родственники?
– В Лондоне я никого больше не знаю, – ответила Вероника, и из-за непривычного для него акцента ее слова прозвучали почти трагически.
– В таком случае куда вы собрались идти?
– Прочь отсюда, – ответила Вероника, поднимая на него глаза. – Куда угодно. Совершенно ясно, что ни вы, ни мой дядя не хотите меня принять.
Туман начал рассеиваться, и свет фонаря теперь напоминал желтый блеск луны.
Монтгомери
